Войска Суворова в сталовичском деле вели себя так, как только могут поступать войска хорошо обученные, выдержанные, обладающие высоким нравственным чувством. Суворов был ими доволен; он доносил Веймарну, что не знает, кто друг друга перещеголял в атаке: легионные (взятые в Бяле), или его собственные войска. Он гордился этой победой, вспоминая о ней и впоследствии, а на первых порах был в полном восторге. К генералу Кречетникову он писал 14 сентября: "простительно, если вы, по первому слуху сему, сомневаться будете, ибо я сам сомневаюсь; только правда". Всем нижним чинам он выдал по рублю из своих собственных средств.
Достойна упоминания одна из причин решимости Суворова предпринять такую дальнюю и смелую экспедицию. Он объясняет это в своей автобиографии так: "я имел храбрых офицеров, привыкших часто сражаться вблизи".
Донося 13 числа об одержанной победе, Суворов прибавил: "теперь пора мне туда, откуда пришел". И после короткого отдыха он направился в Несвиж. Пленных, безоружных, раненых и особенно обоза было так много, что отряд обратился в прикрытие и растянулся на 3 версты с лишком. Если бы побежденные не пали духом, то и тут могли бы поквитаться с победителями. Но Суворов понимал, что им это и в голову не могло прийти. В Несвиже он оставил пленных и обоз, и, угостив пленных офицеров обедом, двинулся к Пинску. В Пинске находился главный штаб и свита Огинского, которыми Суворов и овладел, а потом через Брест и Бялу возвратился в Люблин к 29 числу. Несмотря на то, что после Сталович он не оставался в Литве, а только пробыл в двух-трех пунктах самое короткое время, он успел словами и поступками милосердия и миролюбия несколько успокоить край, склонить многих к сложению оружия, к возвращению в дома, к покорности. Встретив на дороге к Пинску конфедератского офицера, везшего полковую казну, он не тронул денег и дал еще офицеру пропуск для него и казны до места назначения.
Сталовичский поход и битва выдвинули Суворова из ряда и сделали его известностью, чуть не знаменитостью. Даже Фридрих Великий, который был вообще о русских генералах невысокого мнения, обратил на него внимание и в сочинениях своих дал полякам совет остерегаться Суворова.
Не так смотрел на это Веймарн, и на Суворова обрушилась куча мелких неприятностей и булавочных уколов. Прежде всего Веймарна вывело из терпения то обстоятельство, что после донесения Суворова из Бреста 6 числа, он не получил от него ни одной строки весь сентябрь, а потому 28 числа послал ему сердитую и довольно колкую бумагу. Начиная ее прибытием Суворова в Брест "без повеления", он упоминает про сталовичскую победу, одержанную "счастием оружия её Императорского Величества и храбростью славных наших войск". Скорбя о неполучении никаких от Суворова донесений, так что весть о Сталовичах пришла стороной, "в чем остается нам прискорбие, а вам нарекание", он говорит, что затем в Литве уже нет больших конфедератских партий, а потому предписывает Суворову возвратиться "по получении сего, ни мало не медля и не взирая ни на какие обстоятельства". Следовательно Веймарн послал Суворову предписание о немедленном возвращении в Люблин, когда он был уже в Люблине или подходил к нему.
Веймарн не был уже начальником Суворова, ибо сдал свой пост генерал-поручику Бибикову и собирался уезжать в Петербург. Бибиков прибыл с высочайшим указом в Варшаву 13 сентября, и 14 числа Веймарн предписал Суворову обращаться по делам службы к Бибикову. Однако, не довольствуясь укорительным предписанием от 28 сентября, он перед отъездом послал Суворову 7 октября другое, еще более оскорбительное и притом противоречащее первому, не посовестившись собрать предварительно некоторые справки на самом месте, в Сталовичах, у ксендза. Он предоставляет собственному Суворова рассуждению - согласно ли с узаконенными порядками и субординациею все то, что он, Суворов, сделал, как выступление из Люблина в Сталовичи, "так и произвольное без ордера из Литвы в Люблин возвращение?" Он, Веймарн, передает это дело рассмотрению своего преемника, почему теперь и не упоминает о всех его, Суворова, неприличных поступках и ограничивается указанием лишь на одно обстоятельство: "вы уверяете, что неприятелей от 400 до 500 на месте побито; неоднократно в рапортах и письмах ваших вы с сетованием изъясняли неудовольствие, что наши деташементные командиры число убитых безмерно увеличивают; но ныне вы и сами наипредельнейшим образом в тот же самый казус по-видимому поставились, ибо пробощем м. Сталовичи уверяется, что всего всех им похоронено было 53 человека, в том числе 8 с нашей стороны". Дальше он ставит Суворову в укор, что в донесении последнего не упомянуто, в чем состояла добыча, разделена ли она правильно, не было ли гетманских и казенных денег, сколько из добычных лошадей и куда распределено, что заплачено тем, кто их отбил, и сколько от форсированных маршей убыло людей и лошадей.