Расчет Суворова оправдался. За Меласом послали 2 часами раньше того, как был приостановлен бой, что доказывает, что Суворов не потерял головы от безуспешных атак Нови. Но Мелас сам сообразил, что Дерфельден взят под Нови вопреки диспозиции, следовательно надо взять на себя наступление вдоль Скривии. Он не забыл и приказания о пленении неприятеля, которого Край должен разбить. Мелас выступил из Ривальты сам, около 11 утра, пошел по обеим сторонам Скривии и на пути уже, через час, получил приказ атаковать с фланга правое крыло французов. Мелас переменил расположение колонн, и с частью войск примкнул к левому флангу русских в два часа пополудни. Прочие его войска шли по Скривии.
До трех часов дня войска отдыхали, затем бой возгорелся снова. По приказу Суворова разом двинулась вся линия - Край, Дерфельден и Мелас. Мелас с частью русских войск атаковал высоты на правом фланге французской позиции за Нови, занятые дивизией Ватрена. Французы выставили на высотах всю артиллерию и встретили союзников страшным огнем. Бой загорелся по всей линии самый отчаянный. Французы держались твердо, как стена, и опять стали разбиваться об эту стену бурно набегавшие людские волны....
Но теперь союзники получили 8,000 подмоги и стали охватывать неприятельский фланг. Мелас поднялся на высоты. Две его колонны дошли по Скривии до Серавалле, прогнали Домбровского, блокировавшего форт, заняли Арквату в тылу французов, и часть их двинулись к Нови, к Меласу. Дивизия Ватрена, вынужденная повернуть фронт правым флангом назад, держалась довольно слабо; цисальпийский легион при первом натиске бежал в ужасе, офицеры впереди. Прискакал начальник правого крыла Сен-Сир с полубригадой и восстановил бой: наступление замедлилось, войска Меласа подались назад. Французы захватили в плен одного австрийского генерала и отбили два орудия. Дивизия Ватрена начала выстраиваться, но русские после кровопролитного боя ворвались наконец в Нови и показались на высотах. Держаться французам уже было нельзя, приходилось думать об отступлении.
Но и отступать было почти некуда: прямой путь на Гави был захвачен, и двум бригадам правого французского крыла пришлось искать спасения окольными дорогами. Левое крыло, сбитое Краем, могло отступать только на Пастурану, а туда уже шли русские от Нови. Там столпились отступавшие: узкие улицы деревни и глубокий овраг загромоздили пушками и обозами, и в эту хаотическую массу полетели пули небольшого австрийского отряда. Несколько лошадей было убито, обоз стал, и единственная дорога закрылась для отступавших. Деревня и её окрестности заполнялись густыми толпами, в которых не пропадал ни один выстрел. Стали подходить русские, и небольшой отряд занял кладбище; с другой стороны показались австрийцы Края и двинулись в атаку. Толпы французов рассыпались во мгновение ока в разные стороны, куда попало. Один батальон пытался обороняться, предводимый двумя генералами, но без успеха. Оба генерала, израненные, попали в плен, а перед деревней целая бригада сложила оружие.
Отступление французов, обратившееся, кроме части войск Сен-Сира, в бегство, началось в 6 часу вечера. Незадолго перед тем, когда победа не подлежала уже сомнению, Суворов послал Розенбергу приказ идти к Нови, а сам, объехав некоторые войска, остановился в каком-то домике для отдыха и распоряжений. Было около 7 вечера, жара стояла еще сильная. Суворов велел открыть настежь окна и быстрыми шагами ходил по комнате, у двери стоял казак с обнаженной саблей. Приехал поручик Толль от Розенберга, который выступил в 6 часов и спрашивает, где по приходе расположиться. "Хорошо, мой друг, сейчас дам приказание", сказал Суворов и послал за двумя или тремя лицами штаба, продолжая расхаживать. Суворов был в том же костюме, что и во время боя: в рубашке, в коротком исподнем платье из летней ткани и полусапогах; сухощавые его ноги охватывались у самых колен пряжками; он был покрыт потом и пылью. Пришли чины штаба, Суворов продиктовал им несколько приказаний, подошел потом к Толлю и спросил его, заложены ли мины под Тортоной. Толль отвечал, что не знает. Как уязвленный отскочил от него Суворов, закричал: "Немогузнайка, опасный человек, схватите его", и забегал по комнате с разными странными ужимками и восклицаниями. Присутствовавшие или опустили глаза, или обратились с безмолвным укором к молодому офицеру. Толль стоял в оцепенении. Прошло минут десять во всеобщем замешательстве; затем Суворов успокоился, передал сконфуженному Толлю запечатанное приказание и отпустил его, сказав серьезно: "Вы должны знать все, будьте вперед осторожнее".