Потрясающее впечатление произвело известие о побоище при Нови во Франции. Клуб из остатков якобинской партии не знал границ негодования; оскорбления сыпались на генералов, на Моро, Жубера, даже на вдову Жубера. В правительстве говорилось то же, только в более мягкой форме. Национальная гордость трепетала под нанесенным ей жестоким ударом.
Послав за неприятелем легкие партии, Суворов распорядился о преследовании на другой день. Во главе должен был идти Розенберг со свежими, не участвовавшими в бою силами. Он подошел к Нови 4 августа поздно вечером, провел тут ночь и тронулся рано утром 5-го. Прочие корпуса стояли на месте до полудня и тогда выступили. Розенберг в тот же день имел авангардное дело с французами. Войска его, горевшие желанием добыть хоть долю славы своих товарищей, не тратили много времени на перестрелку. Несколько батальонов дружно ударили в штыки, вмиг сбили неприятеля и гнали его, не давая опомниться; 130 человек взято в плен и много полегло на месте. Этим небольшим делом закончились действия Розенберга, ибо к вечеру он получил приказ вернуться назад через Серавалле, куда и двинулся следующим утром, а против неприятеля отправил только легкие партии. Приказ возвратиться на позиции перед Нови или занять другие указанные места получили остальные войска 5 и 6 августа, и преследование неприятеля прекратилось.
Это спасло остатки французской армии. Два дня сам главнокомандующий не знал, где войска его левого крыла. Австрийская бригада Нобили, при обходном движении Меласа занявшая в тылу французов Арквату, была с трудом выбита оттуда отступавшими войсками правого французского крыла, и для этого потребовалась целая дивизия Ватрена. Что было бы, если бы союзные колонны напирали на неприятеля с тыла?
Но не Суворов был виновен в этом. На другой день после новийского побоища, когда Розенберг ушел, а может и прочие колонны тронулись, Мелас объявил Суворову, что нет ни продовольствия, ни мулов для движения в горы. Что касается местных средств Ривьеры, то в ней нельзя было найти продовольствия до подвоза морем, и идти туда с двухдневным запасом хлеба было безрассудно. Но отказаться от своего намерения Суворов не хотел и не мог. Приказано Меласу спешно добыть мулов и продовольствие, и наступление в горы отсрочено на несколько дней. Однако и этот расчет оказался сделанным "без хозяина", потому что хозяином в армии был не главнокомандующий, а венский гофкригсрат.
По плану Суворова, объявленному для исполнения по взятии Мантуи, генерал Кленау должен был двинуться к Генуе вдоль морского берега. В первых числах августа Кленау выступил и дошел до форта Санта-Мария, но тут получил распоряжение из гофкригсрата прекратить наступление в Ривьеру, возвратиться в Тоскану и ничего не предпринимать до новых приказаний из Вены. В то же время и тоже из гофкригсрата получено Меласом высочайшее повеление собрать в Тоскане немедленно 9,000-ный отряд под командой генерала Фрелиха, которому водворить там порядок и обезоружить народные ополчения, ожидая на месте инструкций из Вены. Бельгарду дано предписание прибыть в Вену, а Гогенцолерну - ехать в Тоскану с дипломатическим поручением. Мелас донес об этом Суворову в тот же день, 5 августа: "Так как означенное высочайшее повеление должно быть исполнено безотлагательно, то я прямо уже сообщил о нем по принадлежности и сделал надлежащие распоряжения".
Подкомандный генерал дал распоряжения по армии и сообщал о них главнокомандующему для сведения, а другой генерал, степенью еще ниже, получал за несколько сот верст приказание от правительства, разрушавшее план военных действий.
32. Итальянская кампания. Перемена театра войны. 1799.
Наступление в Генуэзскую Ривьеру было таким естественным шагом после победы при Нови, что Суворов не сразу от него отказался, несмотря на прямые распоряжения из Вены. Не все австрийские генералы приняли эти распоряжения к безусловному исполнению; нашлись люди, которые под риском личной ответственности сочли долгом повиноваться не гофкригсрату, а главнокомандующему. Генерал Кленау продолжал наступление по морскому берегу впредь до изменения фельдмаршалом плана действий. Но надежды Суворова лопнули очень скоро. Франц подтвердил свою волю, в надежде, что "неприятель вынужден будет сам покинуть Ривьеру по недостатку продовольствия". Кленау, подойдя к Генуе, но не поддержанный армией, вынужден был отступить с уроном в несколько сот человек. Роспуск тосканских и особенно аретинских ополчений, весьма полезных для коалиции и не провинившихся самовольством или безначалием, также был вредной мерой в военном и политическом отношении, и граф Цукато выехал из Сотканы, чтобы спасти в глазах итальянского народа честь русского офицера. Предначертания Суворова, так хорошо задуманные и успешно приводимые в исполнение, разлетелись прахом.