Государь не вполне уяснил опасность, которой подвергся Римский-Корсаков. Донесения Суворова открыли ему глаза, и Павел I сильно обеспокоился за судьбу русского корпуса. Он еще раньше повелел, чтобы Корсаков не предпринимал никаких важных действий без разрешения Суворова, а теперь поручил последнему командование корпусом в Швейцарии и велел поспешить на соединение с ним. Не смотря на это, он надеялся на лучшее и планировал вступление Суворова во французские пределы. Болезненное воображение увлекало Павла I за пределы возможного и питало надежды, для которых не было оснований. Он даже обратился с декларацией ко всем членам Германской империи, и сообщил Суворову свои виды на случай, если к русским войскам примкнут контингенты Германских владетелей. Но он уже до такой степени не доверял союзнику, что на случай вторжения во Францию предостерегал Суворова от "двух задвижек", разумея армии эрц-герцога Карла и Меласа. Допуская возможность мира между Австрией и Францией, он обдумывал меры к защите пределов своей Империи, писал Суворову о сохранном возвращении войск в Россию и предназначал его для командования на западной границе Империи.
Подозрительный, склонный к ограничению всякой власти, кроме собственной, Павел I давал однако своему полководцу обширнейшие полномочия. Сообщая ему наставления, он как будто боялся сказать что-нибудь лишнее, связать его обязательностью указаний. В рескриптах Павел постоянно делает оговорки, предоставляя Суворову полную волю не принимать указание, употребляет слова "советую", "на ваше усмотрение". В одном из рескриптов он выражается так: "Сие предлагаю, прося простить меня в том и возлагая на вас самих избрать - что делать; верьте, что я знаю цену вам". Такое отношение Павла к Суворову, порожденное обстоятельствами, было единственно возможным.
Выступление Суворова с одними русскими войсками сделалось неотвратимым. Надо было торопиться, но он ждал срока капитуляции тортонской цитадели. Выжидание было крайне томительно в виду тревожного будущего, и он решил тронуться на несколько дней прежде срока. Рано утром 28 августа Дерфельден выступил из Асти, а Розенберг из Ривальты, оба по направлению к Сен-Готарду. Но в тот же день неприятель тремя сильными колоннами показался из гор для освобождения Тортоны, и Суворов приказал войскам вернуться. Обратный поход произведен с замечательной быстротой, за что объявлена от фельдмаршала благодарность.
30 августа Моро, еще не зная о возвращении русских войск, предпринял вторую попытку освобождения Тортоны, но удостоверившись в присутствии корпуса Розенберга, отступил. В тот же день австрийские войска заняли, по условию капитуляции, караулы у цитадельных ворот, и назавтра французский гарнизон в 1,100 человек вышел из крепости, оставив 75 орудий, большое число ружей, пороху и других запасов. В 7 часов утра русские войска снова выступили в путь к Швейцарии.
Русские войска шли к Сен-Готарду, тяжести их отправили кружным путем через Верону, Тироль, Форарльберг и по северному берегу Боденского озера, а полевая артиллерия по озеру Комо, через Киавенну, в долину Энгадин и затем через Ландек и Блуденц в Фельдкирх. Не только полевые, но и полковые орудия шли в этой колонне. Взамен их русские должны были получить 25 горных пушек, и к действию из этой новой артиллерии приказано было приучить прислугу. Войска были облегчены до последней возможности. В продолжение Итальянской кампании они имели при себе гораздо меньше обозов, чем в предшествовавшие войны с поляками и турками, но, по замечаниям иностранных писателей, были все-таки слишком обременены. Привычка и злоупотребления поощряли офицеров и солдат прибегать к разным изворотам, чтобы обойти распоряжение. Например, было строжайше запрещено офицерским женам следовать за армией; несмотря на то многие дамы переодевались в мужское платье и не расставались с мужьями, прячась от Суворова. Теперь все, что требовало перевозочных средств, было послано в дальнюю отдельную колонну, при корпусах не оставалось ничего кроме вьюков. Многие офицеры не имели ни вьюков, ни верховых лошадей, и шли пешком со скаткой через плечо и несли узел с провизией. Войска двигались быстро, но без утомления и без отсталых. Выступали в 2 часа утра, в 10 часов солдат находил на привале готовую кашу, подкреплял силы, раздевался и спал несколько часов. В 4 часа, когда полуденный зной начинал спадать, выступали, шли часов шесть, и в 10 часов на ночлеге находили готовый ужин.
По донесению Фукса генерал-прокурору, австрийцы расставались с Суворовым не без боязни за будущее, а жители, противники французов, с сожалением и печалью.