Суворов писал: "Такой старый солдат, как я, может быть проведен раз, но было бы с его стороны слишком глупо поддаться вторично". "Наследственные владения должны быть защищаемы завоеваниями бескорыстными: для этого нужно привлечь народную любовь справедливостью, а не покидать Нидерландов, не жертвовать двумя прекрасными армиями и Италией."
Петербургские и венские письма подбавили горечи и раздражения.
Раздражение Суворова увеличивалось необходимостью отказаться от продолжения кампании, не загладив последних неудач. В письмах эрц-герцогу он не раз говорит о надеждах на продолжение войны против Франции и не считает эту кампанию последней.
Русские не стеснялись выражать негодование союзникам, называя их поведение изменою и предательством. Константин Павлович вообще не терпел австрийцев и не скрывал этого; несколько позже, в Мемингене и Аугсбурге, он показывал им отвращение, которое граничило с оскорблением.
13 октября в Линдау, у Суворова был прием. В зале находилось множество русских офицеров и между ними генерал Римский-Корсаков; тут же были присланный от эрц-герцога Карла генерал (вероятно Колоредо) и от принца Конде герцог Беррийский. Суворов вышел в приемную, обратился к герцогу, обошелся с ним любезно, расхвалил принца Конде и его корпус и жалел, что в последних действиях против французов эмигранты были употреблены не так как следует. С этим упреком он отнесся к австрийскому генералу, заметив, что не хотели ли их погубить, и сказал герцогу Беррийскому, что впредь ничего подобного не случится и Конде будет сам себе хозяином. Затем он опять обратился к австрийцу: "вы мне привезли приказание от эрц-герцога; в Вене - я у его ног, но здесь совсем другое, и получаю я приказания только от моего Государя". После этого Суворов стал обходить русских офицеров. Отличившихся в Швейцарскую кампанию хвалил, с некоторыми целовался, а к генералу, бывшему одним из главных виновников цюрихского несчастия, обратился с весьма жестким словом и дал совет - подать в отставку. Римский-Корсаков, ожидая и на свою долю неприятности, постарался скрытно уйти. Суворов однако это заметил и обратился ко всем: "Вы видели, господа, что Корсаков ушел, хотя ни он мне, ни я ему не сказали ни слова. Он более несчастлив, чем виновен. 50,000 австрийцев шагу не сделали, чтоб его поддержать - вот где виновные. Они хотели его погубить, они думали погубить и меня, но Суворов на них....(крепкое слово)... Скажите эрц-герцогу", прибавил Суворов, повернувшись к австрийскому генералу, "что он ответит перед Богом за кровь, пролитую под Цюрихом".
Русская армия, от генерала до солдата, была так возмущена поведением союзников, что если бы Суворов трактовал австрийцев впятеро хуже, это никому не показалось бы излишеством. Император Павел, получив от Суворова переписку с Карлом, выразил ему полное одобрение.
19 октября Суворов выступил из Линдау и 26 -го прибыл в Аугсбург. Русская армия расположилась между Иллером и Лехом, главная квартира была в Аугсбурге. Союзные войска расстались, чтобы больше не свидеться; последняя Суворовская кампания и все его боевое поприще были кончены.
Поприще это было славное, блестящее и поучительное. Во всех войнах за последние 30 лет, где Суворов принимал участие, он резко выделялся из ряда; второстепенная и третьестепенная роли, ему выпадавшие, ограниченная сфера действий, конкуренция военных талантов Екатерининской эпохи, несправедливости высших начальников, - ничто не в состоянии было затереть Суворова. Все степени он взял с боя, всем был обязан своему личному достоинству.
Суворов был чрезвычайно цельным типом военного человека вообще, или, в обширном смысле, солдата. Военное дело и конечное его выражение - война, были его жизнью. Наперекор понятиям времени, он обогатил свой ум познаниями, притом не только специальными. Во всей Европе в ту эпоху было мало таких образованных и подготовленных к своему поприщу генералов, как Суворов.