Русская императрица желала мира с Турцией и искала его. Открылись переговоры в Фокшанах, но не привели ни к чему вследствие упорного несогласия Турции на требуемую Россией независимость крымских татар. Но так как мир нужен был Турции не меньше, чем России, великий визирь вошел в прямые переговоры с Румянцевым. Открылся конгресс в Букаресте, дело пошло на лад, но когда добрались до пункта о независимости татар, время оказалось потраченным бесполезно. В переговорах прошли 1772 и часть 1773; затем пришлось снова браться за оружие.
Суворов, прибыв из Польши в Петербург, оставался там до февраля 1773, когда ему поручили осмотреть шведскую границу и разведать взгляды пограничных жителей Шведской Финляндии на происшедшую в Стокгольме государственную перемену. Суворов поехал через Выборг, Кексгольм и Нейшлот к границе, проживал на ней некоторое время скрытно, разузнавал, наблюдал и с запасом добытых сведений возвратился в Петербург. Тут отношения Швеции к России изменились, опасность близкой войны миновала, и его снова потянуло в Турцию.
Туда его влекло с 1770 года, под впечатлением блестящих побед, одержанных Румянцевым. В августе 1770 Суворов писал бригадиру Кречетникову: "сколь вы счастливы, что вы у графа Петра Александровича... Я же в моих наитруднейших и едва одолеваемых обстоятельствах такового освобождения из оных не предвижу... Даруй Боже скоро увидеться, особливо там, куда вы поехали". Желание Суворова оставалось неисполненным, вероятно потому, что он в Польше был нужен, да и похлопотать за него в Петербурге было некому. Отец его, долгое время состоявший членом военной коллегии, оставил службу как раз в начале конфедератской войны и вышел в отставку. Зато теперь, по исполнении поручения в Финляндии, Суворов имел возможность позаботиться о себе. После славной боевой службы в Польше дело оказалось нетрудным. 4 апреля военная коллегия решила: генерал-майора Суворова, по желанию его назначить в первую армию, выдав на дорогу 2000 рублей. Через 4 дня Суворов получил паспорт на проезд и отправился на Дунай.
Приехав в Яссы в первых числах мая, он представился Румянцеву, был назначен в дивизию генерал-поручика графа Салтыкова, получил от него в командование отряд, расположенный под Негоештским монастырем и 5 мая был на месте. Здесь он встретил старых знакомцев - Астраханский пехотный полк; отряд его состоял кроме того из части Астраханского карабинерного полка, 4 полковых и 5 турецких орудий и 500 донских казаков, всего 2300 человек.
Турецкое государство, некогда грозное, уже значительно преобразилось. Грубая, но крепкая сила, связывавшая разнородные части империи, ослабла, и государство стало являть признаки не близкого, но несомненного распада. Отсутствие законности, безнравие, продажность в самых грубых формах, деспотизм, доведенный до идеала, - вот из каких элементов состояла внутренняя жизнь Турции. Упадок произошел главным образом от личных свойств турецких государей. Длинный ряд первых правителей Турции состоял из лиц способных, энергичных, вполне соответствовавших своему положению; последующие турецкие властители отличались свойствами противоположными. Они заперлись в гаремах и предоставили правление визирям; начался застой, потом наступил упадок и мало-помалу перешел в омертвение. Деспотизм как главнейший государственный принцип остался, но утратил характер движущей силы и превратился в эгоистическое самовластие и тиранию.
Это больше всего отразилось на военной силе, особенно на ее духе. Лучшее турецкое войско, янычары, первоначально комплектовавшиеся воспитанными в исламе детьми христиан, сделались в мирное время ремесленниками, торгашами, промышленниками; война стала для них неудобством. Войны, прежде беспрестанные, происходили все реже; дисциплина упала; простая и суровая жизнь полудикого воина измелилась; остались храбрость, фурия, но пропали стойкость и упорство. Победы над турками участились; Турция стала терять одно за другим свои завоевания. Но пренебрегать турками все-таки было нельзя, что они блистательно доказали Австрии, принудив ее к унизительному Белградскому миру. Лишь во второй половине ХVIII века в Европе окончательно пропал страх перед турками, и этим она была обязана исключительно России, т.е. двум турецким войнам Екатерины II.