Были взяты три батареи и два лагеря. Оставался третий лагерь, самый большой, по другую сторону Туртукая, и при нем последняя батарея, а также город, где в домах засели турки, бежавшие из лагерей. Суворов двинул на лагерь резерв майора Ребока, а на город Батурина. Лагерь с батареей были взяты мгновенно, и город очищен в короткое время. турки разбежались в разные стороны. С того берега подоспели 150 карабинер и 60 казаков и содействовали рассеянию неприятеля.
Атака велась горячо; офицеры были впереди и первыми всходили на батарею. Возбуждение людей было так велико, что они никому не давали пардону, и потому пленных не было. Несмотря на трудности ночного боя, дело шло как по писаному, и лишь незначительное число людей и лошадей утонуло при переправе через Дунай кавалерии. Суворов дважды подвергался большой опасности: при атаке батареи разорвало турецкую пушку и осколками сильно ранило ему правую ногу; потом на него наскочил янычар с поднятой саблей, и Суворов парировал удары, пока не подоспели свои.
В начале 4 часа ночи все было кончено. Отряд занял позицию на высотах за городом и послал в город две сборные роты, чтобы вывести оттуда христиан для переселения на наш берег и затем порохом и огнем разрушить и сжечь город до основания. Роты вернулись, навьюченные добычей для дележа с оставшимися товарищами. Христиан выведено около 700 человек.
Трофеями были 6 знамен, 16 пушек, из коих 2 негодные брошены в Дунай, 30 судов, 21 небольшая лодка. Неприятелей легло много, но показанная Суворовым цифра 1500 выше действительной. С нашей стороны выбыло из строя убитыми и ранеными больше 200. Возвратясь на свой берег, Суворов построил отряд в каре и отслужил благодарственный молебен. Разбогатевшие солдаты давали священнодействовавшему духовенству золотые и серебряные деньги.
Еще до восхода, Суворов написал карандашом на клочке бумаги донесение Салтыкову: "Ваше сиятельство, мы победили; слава Богу, слава вам".
На другой день Суворов пишет графу Салтыкову письмо: радуется, что "все так здорово миновалось", прикидывается простачком и даже употребляет искалеченную латынь: "подлинно мы были вчера vепi, vаde, vince, а мне так первоучинка, Вашему сиятельству и впредь послужу, я человек бесхитростный. Лишь только, батюшка, давайте поскорее второй класс" (св. Георгия). Два дня спустя, он возвращается к тому же предмету, настраивает себя на наивный тон и прибегает к другим доводам. "Не оставьте, ваше сиятельство, моих любезных товарищей, да и меня Бога ради не забудьте, Кажется, что я вправду заслужил георгиевский второй класс; сколько я к себе ни холоден, да и самому мне то кажется. Грудь и поломанный бок очень у меня болят, голова будто как пораспухла; простите мне, что я съезжу в Бухарест на день-другой попариться в бане... Коли мне нечего здесь делать, дозвольте мне к себе на время приехать". На следующий день опять письмо, по поводу производства Салтыкова в генерал-аншефы и комплимент на счет его отца, впрочем совершенно справедливый: "уповаю, что ваши милости ко мне и вперед отменить не изволите. Будьте войсками так любимы, как ваш родитель".
Наступило бездействие; удачным туртукайским поиском Салтыков не воспользовался, несмотря на настояния Румянцева, и сообщения турок по Дунаю проводились свободно. Из переписки Суворова с Потемкиным видно, что Суворов внимательно следил за турками и собирал о них по той стороне реки сведения, посылая туда партии, но это ни к чему не вело. Война велась крайне вяло всюду; блестящим исключением служили только действия генерала Вейсмана.
Чтобы отвлечь от Вейсмана внимание турок верхнего Дуная, Румянцев приказал Салтыкову провести демонстрацию и приступить к экспедициям за Дунай. Это совпадало с мыслями Суворова, который считал нужным утвердиться на той стороне реки и делать набеги внутрь страны. С этой целью он просил у Салтыкова подкрепление пехотой, но ничего не добился. На досуге он принялся исправлять негоештское укрепление, чинить и укомплектовывать артиллерию, готовить флотилию и обучать войска. А туртукайский турецкий лагерь тем временем рос, войска прибывали. Больно было это Суворову; он снова представлял Салтыкову о необходимости утвердиться на том берегу, развивал подробности исполнения и просил подмоги. Салтыков остался при своих взглядах и, готовясь начать предписанную Румянцевым демонстрации, приказал Суворову обращаться за подкреплением к Потемкину.