Шагин-гирей отрекся от своих прав, мог жить где хотел, имел при себе гарем и двор и получал денежное содержание. Екатерина издала в апреле манифест о принятии под свою державу Крымского полуострова, Тамани и всей кубанской стороны. Надлежало привести татар к присяге на подданство и сделать это подданство фактическим. С этой целью и в виду опасности от турок, Потемкин постоянно снабжает Суворова инструкциями. В мае он рекомендует выведать наклонности татарских орд, и если будет намерение сопротивляться, то жестоко наказать. Он приказывает склонить их на избрание новых мест для кочевок в уральской степи, в тамбовском, саратовском или ином наместничестве, и возлагает надежду на способности Суворова и "на скорые и благоразумные его извороты в тесных обстоятельствах". В июне и июле Потемкин сообщает о признаках турецких влияний на Кубани; говорит, что приказал выступить с Дона 17 казачьим полкам, что пора наказать злоумышленников из ногайских орд, что ожидает обнародования на Кубани и в Тамани высочайшего манифеста; относительно переселения ногайцев подтверждает, чтобы не было и тени принуждения. Суворов уже сделал первый шаг на данном им празднике. Там были многие приверженцы России, и им удалось убедить многих на подданство России и на принесение присяги, но общее согласие еще не было обеспечено.
Присяга назначена была на 28 июня, день восшествия Екатерины на престол. Предлагалось дать ногайцам богатое празднество; приглашения были сделаны на первом празднике, частью разосланы позже. К назначенному дню степь под Ейском покрылась кибитками 6,000 кочевников. Русские войска держались наготове, но не выказывали и тени угрозы. После богослужения в православной церкви были созваны ногайские старшины. Им прочтен манифест об отречении Шагин-гирея, и в присутствии Суворова они принесли на коране присягу. Затем старшины разъехались по ордам и приняли присягу от своих подвластных, без всяких затруднений, спокойно и торжественно. Многим мурзам объявлены чины штаб и обер-офицеров русской службы. Затем начался пир. Ногайцы расселись группами; вареное и жареное мясо, воловье и баранье, составляли главные блюда; пили водку, так как вино запрещено кораном. Старшины обедали с Суворовым; большой кубок ходил вокруг, здравицы следовали одна за другой; при грохоте орудий, при криках "ура" и "алла", русские смешались с ногайцами; не было и признаков неприязни. По окончании пира открылись скачки, казаки соперничали с ногайцами. Вечером второе угощение, продолжавшееся далеко за ночь. Съедено 100 быков, 800 баранов, выпито 500 ведер водки. Ели и пили до бесчувствия; многие ногайцы поплатились за излишество жизнью. Следующий день, 29 июня, именины наследника престола, ознаменовался новым пиром; 30 числа утром опять угощение. Гости, довольные гостеприимством, откочевали восвояси, сопровождаемые русскими офицерами. Там, в присутствии последних, состоялась присяга народа.
В конце июля последовал рескрипт Екатерины на имя Суворова: Государыня жаловала ему недавно учрежденный орден св. Владимира первой степени.
Формальное подчинение ногайцев нельзя было принимать за действительное. В этом не обманывали себя ни Потемкин, ни Суворов. Своеволие, беспорядки и внутренние раздоры ногайских орд проявлялись часто и недавно (в 1781 и 1782), народ этот был восприимчив к подстрекательству извне, земли донского войска много страдали от ногайцев. Потемкин продолжал относительно их прежнюю политику, до первой крупной с их стороны вины; приказывал обращаться с ними ласково; оказывать особенное уважение их религии и подвергать наказанию "как церковных мятежников", тех русских, кто в этом отношении провинится. Он велел Суворову внушить ордам, что они избавлены от рекрутчины и что поборы с них будут уменьшены. Видя, что благодаря стараниям Суворова мысль о переселении в уральскую степь делает между ногайцами успехи, Потемкин просил укреплять в них это намерение, но не проводить его в исполнение до особых указаний. Ослушников, уходящих за Кубань, он предписал не трогать и не препятствовать переселению туда не желающих остаться в русском подданстве.