Авангард из казаков, драгун и батальона гренадер наткнулся на ногайский разъезд и взял его живьем; пленные послужили проводниками. Пройдя 12 верст от Кубани, близ урочища Керменчик, накрыли ногайцев. Они сначала оторопели, потом стали защищаться с отчаянием, но это продолжалось недолго. Сеча была жестокая по обоим берегам Лабы, особенно когда все пустилось в бег. К 10 часам утра пять ногайских аулов дымились. Русские были страшно утомлены, сделав ночной поход в 25 верст и трудную переправу. Суворов дал отдых. Часа через два преследование возобновилось и продолжалось около 15 верст; с правого берега Лабы перешли на левый, где произошло новое 4-часовое побоище, окончившееся на опушке густых лесов, куда скрылись ногайцы с Тав-султаном. Переночевав, русские отдыхали целый день. Ночью возобновилось преследование, но ногайцы успели уйти далеко. Осталась одна орда, но также вдалеке: она разбежалась бы прежде, чем могли ее настичь. Суворов повернул за Кубань.
Дело было кровавое, с обоих сторон ярость и злоба доходили до предела. Казаки мстили хищникам, от которых давно страдали их земли; никому не давали пощады, побивали без разбора стариков, детей, женщин. Ногайцы, хуже вооруженные, хуже предводимые, недисциплинированные, не имевшие понятия о строе, не могли противостоять русским и гибли в огромном числе. Тягостное чувство бессилия доводило их до исступления. Они убивали своих детей и жен, при последнем издыхании силились нанести какой-нибудь вред русским. Больше 4000 ногайских трупов валялось на 10-верстном расстоянии, взято в плен до 700 ясырей и немало женщин и детей. Потеря русских немногим превышала 50 человек, а добыча досталась большая: рогатого скота приблизительно 6000 голов, овец 15000; на обратном пути она еще увеличилась.
Впечатление от разгрома было большое. Ногайские мурзы прислали Суворову в знак покорности белые знамена, каялись и обещали вернуться на прежние кочевья, за исключением Тав-султана и некоторых других, которые не надеялись на прощение. На крымских татар побоище при Керменчике навело оцепенение и ужас; опасаясь такой же участи, они стали тысячами переселяться в Турцию.
Войска пошли на зимние квартиры; Суворов с частью отряда направился степью на Ейск. Пришли в конце октября. Суворов посетил аулы окрестных покорных ногайцев и свиделся там со многими старыми знакомыми. В числе их джамбулуцкий мирза, столетний Муса-бей, бывший враг русских, но с недавнего времени их приверженец. Задабривая влиятельных лиц вообще, Суворов выказывал Муса-бею особенное расположение, благодаря его личным качествам. Он был человек доброго сердца, постоянно помогал бедным, отличался верностью своим приятелям и постоянством, ненавидел роскошь, наблюдал в своем быту замечательную чистоту и европейскую опрятность, был лихой наездник и веселый собеседник, любил хорошо покушать и порядочно выпить; вдобавок ко всему оказывал Суворову расположение, похожее на отеческую любовь. Все это их сближало. По возвращении из экспедиции, узнав, что старик собирается обзавестись новой женой, Суворов купил у казаков молодую красивую черкешенку и подарил ее ему.
Зиму 1783-1784 годов Суворов провел в крепости св. Димитрия, где проживало и его семейство. Тут часто посещали его ногайские старшины. Он продолжал служебную переписку с Потемкиным, который после закубанской экспедиции неудовольствия не выражал.
Шагин-гирей скрывался за Кубанью. Надо было выманить его оттуда. Еще весной Екатерина писала Потемкину, что сговорчивость Шагин-гирея заставляет ее согласиться на его желание - завоевать в Персии владение не меньше Крымского полуострова и посадить его на шахский престол. До того ему назначается 200000 рублей годового содержания. В октябре она писала экс-хану то же самое, добавляя, что для временного жительства ему назначен Воронеж. Это письмо Суворов должен был доставить Шагин-гирею вместе с Потемкинским и убедить его в необходимости повиновения. Суворов не ездил на Кубань; вероятно, он дал поручение кому-то из подчиненных. Шагин-гирей поддался убеждениям не сразу и выехал из-за Кубани лишь весной 1784. Он прожил в России недолго; его заедали грусть и тоска по прежней власти. С разрешения Екатерины он уехал в Турцию, где был принят по наружности прилично, но в Константинополь не пущен, а отвезен на остров Родос, где его вероломным образом задушили.
В феврале 1784 Суворов получил от Потемкина извещение, что Порта торжественным актом признала подданство Крыма и кубанского края русской Императрице. Вследствие упрочения мира войска получали новое распределение, и вся граница от Азовского до Каспийского моря отходила под общее начало генерала Павла Потемкина. Суворову приказано ехать в Москву для нового назначения.