После того Варвара Ивановна была трижды беременна, но два раза разрешение от бремени было преждевременное; третий раз, 4 августа 1784, родился сын Аркадий.
После развода Суворов отправил дочь в Петербург, должно быть к Лафон, начальнице Смольного монастыря, так как ни одной из его сестер в то время в Петербурге не было, а других близких лиц он там не имел. В том же году, в августе, он съездил в Петербург повидаться с Наташей, а со следующего года сохранились его к ней письма. В июне 1785 она уже находилась у Лафон. В списках воспитанниц её нет; вероятно воспитывалась она там на исключительном положении. Новорожденный сын Аркадий оставался при матери и лишь через несколько лет перешел к отцу.
После того, как Суворов остался одиноким, он приобретает громкую известность своими странностями и причудами. Нельзя конечно считать разлуку с женой за событие, от которого идет счет его чудачеств и выходок, но внимательное изучение не позволяет отвергать влияния на него этого обстоятельства.
10. Вторая Турецкая война. Кинбурн, Очаков. 1787-1788.
В Кучук-Кайнарджиском мире трудно было видеть действительное замирение; скорее он был отдыхом, чтобы собраться с силами, особенно для Турции. Турецкие государственные люди даже не скрывали своих намерений в будущем и, при обмене ратификаций, великий визирь прямо говорил это русскому послу, князю Репнину. Недоразумения возникли сразу и с годами росли, так что пришлось в 1779 заключить новую, объяснительную конвенцию. Трактат нарушали обе стороны. Турки нарушали его постоянно, и самые факты нарушения, довольно мелкие, так дурно маскировались, что Турция ловилась с поличным. Она была слишком озлоблена, оттого и не выдерживала роли. Россия воздерживалась от прямых нарушений трактата, зато нарушала его существеннее турецких выходок, но без явной улики; уликою являлись лишь результаты. Эти результаты сложились в один крупный факт: Крым вошел в состав Русской империи.
Чем ближе становилась связь Крыма с Россией, тем жгучее ощущалась в Турции боль и настоятельнее делалась потребность возвратиться к прежнему положению, которое коренилось на историческом прошлом и на значении Турецкого султана в качестве калифа. Тут был вопрос не о клочке территории, а о нравственном авторитете преемников Магомета. Потеря Крыма наносила большой ущерб этому авторитету, а впереди грозила еще большим злом, так как составляла вступительную главу так называемого "греческого проекта" князя Потемкина. Этот проект, заключавшийся в изгнании турок из Европы и в восстановлении Греческой империи, имел весьма мало жизненного начала и весьма много мечтательного, что впрочем ясно видно лишь теперь. Но в то время он не представлялся фантазией, особенно Турции. Дело слишком близко до нее касалось и задумано было опасным соседом, в пору наибольшего его государственного роста и развития военной силы, в эпоху, богатую способными людьми, начиная с Государыни.
Еще большие опасения вызвала в Порте поездка Императрицы в новые области. Вся обстановка путешествия, свидание Екатерины с Римским императором, смотры войск и флота - все это носило если не вызывающий, то подозрительный и оскорбительный для Порты характер. Неудовольствие громко высказывалось в Константинополе; народ роптал против пассивного, недеятельного правительства; появились угрожающие признаки национального и религиозного возбуждения. Порта не колебалась в принятии решения, но отсрочивала исполнение, выжидая времени.
Решимость эту поддерживали и укрепляли Англия и Пруссия. Вооруженный нейтралитет, объявленный Россией в 1780, к которому скоро пристала почти вся Европа, нанес сильный удар Англии, воевавшей с американскими колониями, с Францией и Испанией; после этого удара она долго не могла оправиться и потому возбуждала против России Турцию. Пруссия, потеряв своего великого короля, умершего в 1786, интриговала против России за сближение с Австрией, её всегдашней соперницей. Подстрекательства Англии и Пруссии имели успех тем паче, что запутывались отношения России с Швецией, и являлась некоторая надежда на диверсию со стороны Польши. Порту удерживало опасение союза России с Австрией, но ей внушали, что союз этот надо предупредить объявлением войны России; в России голод,в Австрии внутренние смуты; пропустить время значит иметь дело с двумя врагами вместо одного и дать им приготовиться и вооружиться.
Россия не была готова, по крайней мере к близкой войне, ибо хотя на юге возводились города и крепости, строились корабли, преобразовывалась армия, но это делалось, чтобы обустроить новые территории. Турция была более готова, так как не покидала мысли о возобновлении войны, но все-таки эта цель представлялась ей более-менее отдаленной, да и проводить систематически военные приготовления она не могла, не возбудив в России подозрения и не побудив ее к тому же. Однако под конец Порта не выдержала и повернула дело круто, неожиданно для самой себя. Она предъявила русскому посланнику Булгакову несколько неимоверных требований и дала для ответа месяц. Не дождавшись истечения срока, она выступила с ультиматумом, несообразным до нелепости: возвращение Турции Крыма и признание недействительными трактатов, начиная с Кайнарджиского. Булгаков отказал и был тотчас же посажен в Семибашенный замок.