Потери неприятеля были огромные. Истреблено кораблей и других судов 15, один корабль взят; убито, ранено и потонуло до 6000 человек, около 1800 попало в плен. Потеря русских не доходила до 100 человек. Исходом дела тем более можно было гордиться, что это, по выражению Суворова, было победой "жучек над слонами".
Восторги Потемкина не знали границ; ему казалось, что Очаков, свидетель такого погрома, должен немедленно сдаться. "Мой друг сердечный, любезный друг. Лодки бьют корабли и пушки заграждают течение рек: Христос посреде нас. Боже, дай мне тебя найтить в Очакове; попытайся с ними переговорить; обещай моим именем целость имения, жен и детей. Прости друг сердечный, я без ума от радости".
Очаков не намерен был сдаваться. Потемкин как будто ждал чуда, не делая ничего. Еще весной Суворов предлагал ему штурмовать Очаков и брался исполнить это. Потемкин отвечает Суворову, что собираясь на серьезное дело, не годится открывать неприятелю без нужды ни сил своих, ни способов; не следует без надобности даже флотилии показываться. "Я на всякую пользу руки тебе развязываю, но касательно Очакова попытка неудачная может быть вредна. Я все употреблю, надеясь на Бога, чтобы он достался нам дешево; потом мой Александр Васильевич с отборным отрядом пустится передо мной к Измаилу... Подожди до тех пор, как я приду к городу".
Через несколько дней Гассан-паша снова вступил в лиман для спасения оставшихся под Очаковым судов, но Суворов прогнал его огнем батарей.
Миновал июнь месяц, и Потемкин подошел наконец к Очакову. Расстояние около 200 верст потребовало 5-недельного похода, и хотя вследствие разлива рек и других препятствий армия не могла двигаться быстро, подобная медленность объясняется единственно капризным характером Потемкина. Один из иностранцев, находившихся при главной квартире, принц де Линь, иронически замечает, что главнокомандующего задерживала местами вкусная рыба. Потемкин вел себя не как полководец, а как большой барин, сибарит: 19 и 20 апреля было отправлено к нему из Петербурга два обоза с напитками, съестными припасами, серебряным сервизом; один пошел по московскому, а другой по белорусскому тракту, дабы обеспечить своевременное прибытие к месту хоть одного из них.
Очаков был не то, что в прежние времена, при Минихе, но все-таки не был неприступной твердыней, требовавшей таких огромных приготовлений и траты времени. Как ни много было собрано осадных средств, Потемкину нужно было всё больше. Оборонительная сила крепости тем временем понемногу росла. Потемкин это видел, и в нем зарождались новые сомнения. Только так можно объяснить снова проснувшееся в нем желание - очистить временно Крым и притянуть к себе находившиеся там войска. Но Екатерина решительно воспротивилась, как и в прошлом году, объясняя своему баловню самые элементарные соображения. "Ради Бога не пущайся на сии мысли, кои мне понять трудно", говорит она в письме 27 мая; "Когда кто сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтобы держаться за хвост", поясняет она с оттенком досады. Потемкин покорился и к этой теме не возвращался.
По прибытии к Очакову, он сделал рекогносцировку и приказал истребить остатки турецкой флотилии, стоявшей под крепостью, что и было исполнено 1 июля. В тот же день армия обложила крепость, расположившись от нее верстах в пяти, дугою, правый фланг примыкал к Черному морю, а левый к Очаковскому лиману. Правым крылом командовал Меллер, центром Репнин, левым Суворов, призванный из Кинбурна с Фанагорийским полком.