Взято без малого тысяча повозок с запасами и много скота. Сверх того победителям достался богатый фокшанский лагерь и значительные продовольственные магазины. Военных трофеев насчитано 12 пушек и 16 знамен. Турки потеряли убитыми 1500, число раненых неизвестно, в плен взято не больше 100. Свою потерю убитыми и ранеными Суворов исчисляет в 84 человека, а у австрийцев до 200; но надо полагать, что эти цифры ниже истины, если взять в расчет штурм монастыря, взрыв погреба, несколько упорных моментов боя и численность отрядов - русского в 7000, австрийского в 18000 человек.
Бой продолжался 10 часов. Оба начальника съехались, сошли с лошадей и крепко обнялись; их примеру последовала свита; поздравления и добрые пожелания слышались всюду при встрече русских с австрийцами. Суворов особенно отличил храброго Карачая и в присутствии Кобурга обнял и расцеловал его. С этого памятного дня начались близкие, дружеские отношения между Суворовым и Кобургом, благодаря тому, что благородный принц признал превосходство над собой своего товарища по оружию. Он приказал разослать на земле ковер и подать обед. Суворов, Кобург, их свита, многие русские и австрийские военачальники сошлись за импровизированным столом радушного хозяина. Добрые отношения между русскими и австрийцами выдержали даже довольно существенное испытание - дележ трофеев и добычи, все обошлось полюбовно. Все продовольственные магазины получили австрийцы, так как русским надо было идти далеко назад, на прежнее место.
Императрица Екатерина была очень довольна таким согласием, потому что её европейские недоброжелатели возлагали большую надежду на внутренние раздоры между союзниками. "Фокшаны зажмут рот тем, кои рассеявали, что мы с австрийцами в несогласии".
Суворов был за продолжение наступления. По возвращении в Бырлад он писал Репнину: "Отвечаю за успех, если меры будут наступательные. Оборонительные же - визирь придет. На что колоть тупым концом вместо острого?". Но ожидалась армия Потемкина, получено известие, что визирь готовится переправиться через Прут и идти на Яссы. Это, при ничтожных силах, удержало Суворова от наступления и решено было возвратиться Кобургу к Аджушу, Суворову к Бырладу. Суворов тронулся 22 числа по кратчайшей дороге, но по недостатку понтонов у Фурчень, вернулся и перешел на прежний свой путь. Тут тоже было препятствие от раздувшейся реки; он оставил тяжести, пошел налегке и прибыл к Бырладу 25 и 26 июля, а обозы подошли позже.
Суворов послал Репнину донесение: "Речка Путна от дождей широка; турок 5-6 тысяч спорили, мы ее перешли, при Фокшанах разбили неприятеля; на возвратном пути в монастыре засели 50 турок с байрактаром, я ими учтивствовал принцу Кобургскому, который послал команду с пушками, и они сдались". В том же роде он извещал и Потемкина, который написал Репнину: "О фокшанском деле я получил, так сказать, глухую исповедь и не знаю, что писать ко двору. Синаксари Александра Васильевича очень коротки; извольте истребовать от него подробного донесения, как дело происходило и куда неприятель обратился". Вследствие неточных известий или по чему другому, Репнин послал Кобургу поздравительное письмо, приписывая ему честь победы. Потемкин делает ему замечание: "В письме к Кобургу вы некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их так подымать, и без того они довольно горды".
Фокшанская победа вызвала радость при союзных дворах, особенно в Вене, так как это была первая победа австрийцев с начала войны. Императрица Екатерина заплакала от удовольствия, поехала из Царского Села прямо в Казанский собор, где слушала благодарственный молебен с коленопреклонением, в присутствии великих князей, вызванных из Гатчины. Суворов был награжден бриллиантовым крестом и звездой к ордену Андрея Первозванного, а от австрийского императора получил богатую табакерку с бриллиантовым шифром при очень любезном рескрипте. Кобургу пожалован большой крест ордена Марии Терезии.
И прежде турки знали Суворова, но теперь он стал им особенно известен; ему даже дали кличку. Перед тем он как-то наступил на иголку, которая вошла ему в ступню ноги и там сломилась; сломанный конец трудно было вытащить и потому Суворов хромал. Его назвали Топал-паша, хромой генерал.
Июль прошел, а Потемкин ничего еще не сделал; армия его продолжала медленно двигаться от Ольвиополя к Днестру. Он опасался за Крым, за Кубань, колебался, раздумывал - осаждать ли Бендеры или идти в Молдавию, куда по слухам тянулись огромные турецкие силы. Когда наступательные намерения великого визиря показались Потемкину несомненными, он приказал Репнину предпринять также наступательную операцию. Репнин выслал отряд для подкрепления Суворова и сохранения с ним связи и направился противу наступавшего корпуса Гассана (бывшего капитан-паши). При Сальчах произошло 18 августа авангардное дело и затем ночное отступление турок. Репнин пошел дальше, подошел к Измаилу, самой сильной крепости на Дунае, и стал в пушечном выстреле. Русская артиллерия открыла сильный огонь; загорелось предместье, за ним город; в крепостной стене образовалась брешь. Войска с нетерпением ждали штурма, находясь на ногах с раннего утра до вечера, но Репнин не отважился, убоясь "знатной потери и памятуя приказание Потемкина - сберегать людей". Ударили отбой; после 2300 выпущенных снарядов пальба замолкла; с музыкой и барабанным боем войска отступили, но по удостоверению очевидца, и с весьма тяжелым чувством. Репнин пошел обратно и, перейдя р. Ларгу, остановился.