Положение делалось весьма напряженным, так что пущенный кем-то слух, будто Татары собираются с турецкой стороны Днестра на наш берег для грабежа, заставил командовавшего на границе генерала, принимать усиленные меры предосторожности и даже просить подкрепления кавалерией, хотя сам он доносил, что признает слух несбыточным. Следствием натянутости, явилось учреждение укрепленного лагеря при Ботне, а потом и усиленное его вооружение. В половине января 1794 года последовал от Екатерины Суворову рескрипт о снабжении войск всем нужным по военному положению, о доукомплектовании их при встретившейся надобности из остающихся на месте, о сосредоточении одних полков при Ботне, а других к приморскому пункту, для посадки на гребную флотилию. Суворову приказывалось быть в такой готовности, чтобы можно было захватить неприятельский берег Днестра; говорилось, что Турок надо сразу озадачить; разрешалось даже, на случай объявления войны Портою, начать военные действия, не сносясь с Петербургом 11.
Суворов, как исключительно военный человек, не считал завоевание Турции несбыточною мечтою, конечно при условии, что оно будет поручено ему. Под влиянием назначения своего с севера на юг, производившихся здесь военных приготовлений и завоевательных проектов прошедшего и настоящего времени, Суворов решился набросать план наступательной войны с Турцией и прилежно занялся этим делом в конце 1793 года. Обдумав предмет со всех сторон, он продиктовал свой план (по-французски) де Волану. Разгласил ли он сам про свою работу чрез Хвостова или Турчанинова, или весть об этом дошла в Петербург другим путем, но только Екатерина потребовала план к себе, и Суворов представил его в ноябре 1793 года. Этот замечательный в историческом отношении документ (см. Приложение III) [6], лучше всяких рассуждений дает понятие о взгляде Суворова на предмет 12.
Кроме этого плана, в бумагах Суворова сохранились отрывочные заметки, писанные также по-французски, частью им самим, частью де Воланом, и служащие как бы дополнением или пояснением плана. В них говорится вскользь не только о военной, но и о политической стороне предмета; проектируется разделение Турции, конечно без соображения ненародившегося еще тогда принципа национальностей; излагается, как следует поступать, если разрыв последует с турецкой стороны и как — если с русской. Вот некоторые из этих заметок. «Не раздроблять сил, пока Турки не будут сильно побиты. Почти все крепости их разрушить. Зимние квартиры (после первой кампании) левым флангом к Варне... Мы у подножия Балканов. Где проходит олень, там пройдет и солдат... Умейте удержать Болгар в их домах, чтоб они не бежали в горы, и тогда хлеб у вас будет. В Румелии, плодородной стране, не может быть недостатка в продовольствии. Но солдат должен заранее привыкнуть к пшеничному хлебу, для чего следует понемногу примешивать пшеничную муку к ржаной, доводя до пропорции двух частей первой на одну второй». Затем Суворов замечает, что надо рассчитывать на 2 или 3 кампании, а Тамерлан делал обыкновенно расчет на 5-6 кампаний: «верность расчета принадлежит одному Провидению». Принимается в соображение участие в войне Австрии, и против этого положена заметка; «между нами: сюда бы нужно кого-нибудь в роде Дерфельдена». рассчитывается на содействие Греков, на согласие с Махмудом Скутарским, на диверсию Черногорцев. Части Боснии и Сербии предполагается отдать Австрии; часть Далмации Венециянцам, если удастся их завлечь в войну; Англичанам Кандию и преобладание в левантской торговле; острова Архипелага уступить Венеции и другим союзникам; Греческую империю составить из Греции собственно, с прибавкой Негропонта 13.
Не ограничиваясь изложением своих соображений на случай войны с Турками, Суворов старался приготовиться к ней и собиранием сведений. В это время находился в Константинополе один иностранец. Антинг, будущий историограф Суворова, по какому-то случаю и кем-то ему рекомендованный. Суворов написал ему письмо, прося ответа на 22 вопроса; главнейшие из них заключались в следующем: каковы оборонительные средства Константинопольского пролива и могут ли они быт усилены; чем огражден город с моря и суши; есть ли в нем публичные здания, замки и проч., которые могли бы служит для обороны; какова там вода и откуда ее получают; каковы средства константинопольского адмиралтейства; много ли иностранцев в турецкой службе; какие производятся в армии реформы. Остальные вопросы касались султана, визиря, капудан-паши, окрестностей Константинополя, Балканских проходов, дороги от Балкан к столице и т. п. На все это Антинг привез ответы лично и вручил их Суворову в феврале 1794 года 14.
Но все эти планы и предположения проектировались между другим делом, составляя для Суворова если не отдых, то развлечение. Самое дело было совсем других свойств, и теперь мы переходим к нему снова.
Одним из главных трудов Суворова на юге было воз-становление сильно упавшей в войсках дисциплины. Как Суворов исправлял этот изъян. видно из следующего примера. Современник, вероятно даже свидетель, пишет, что прибыв в Херсон. Суворов увидел, что нижние чины Ряжского пехотного полка вовсе не знают службы, не занимаются ею и все свое время употребляют на торговлю рыбой и разною мелочью. Он повернул дело круто, но без крайних мер; роздал в роты свой военный катехизис (о нем будет говорено впоследствии), требовал, чтобы все люди затвердили его наизусть, приказал обучат их строевой службе. каждодневно и сам на ученьях присутствовал. Он внушал и наблюдал, чтобы солдат был молодцеват, бодр, опрятен. к службе нелицемерно усерден; в числе других военных упражнений, строил солдатскими руками укрепления, учил обороняться и штурмовать, внезапно, по тревоге, преимущественно поздно вечером. Все это делалось с любовью к делу, почти без наказаний и даже брани; результатом было отличное состояние полка и восторженная любовь солдат к их умелому начальнику 15.
Рассматривая списки находящихся в командировках и разного рода отлучках. он увидел, что многих нет на лицо с давнего времени; другие отсутствуют по причинам, не имеющим ничего общего со службой; третьи числятся при разных лицах, состоящих в войсках совсем других дивизий. Хотя все это было явлением заурядным, но в настоящем случае переступало всякие пределы, так что Суворов дал строгую инструкцию к искоренению злоупотребления и сам наблюдал за приведением его приказания в исполнение 16.
Из отчетных ведомостей он убедился, что в войсках его сильно развито дезертирство, чему конечно способствовала между прочим, как и в Финляндии, близость границы. Как велико было зло, можно видеть из следующего примера: в Староингерманландском полку (меньше 1500 человек) с 1 по 8 апреля 1793 года бежало 24 человека, Нисколько не колеблясь, Суворов отнес такие позорные явления «к совершенному предосуждению полковых командиров», и в этом направлении стал действовать. По его ли приказанию или применяясь к его взглядам, один из пограничных начальников, генерал Волконский, отдал приказ, чтобы ротные командиры не смели наказывать солдат больше, как 15 палочными ударами. И точно, надо было принять меры, ибо целые массы наших дезертиров проживали за турецкой границей, и работы в ближайшей турецкой крепости Бендерах, производились преимущественно ими. Ясский Консул возвращал беглецов в наши пределы целыми командами, объявив амнистию именем Императрицы; генерал Волконский посылал к турецкому пограничному паше офицера, с целью уговаривать дезертиров на возвращение, и не безуспешно. Они так легко дезертировали, что без большого труда и возвращались, когда представлялся к тому удобный случай. 17
Наши пограничные команды не только снабжали Турцию большим числом дезертиров, но и производили в турецкие пределы самовольные экскурсии. Как только Суворов прибыл в Херсон, на него посыпались по этому предмету жалобы. Из Константинополя сообщалось, что казаки и арнауты переходят границу и производят грабительства; на то же самое жаловался и Молдавский господарь. Две шайки в 8-12 человек ограбили Молдаван, ехавших из Бендер; когда турецкие власти обратились к пограничному русскому начальнику, штаб-офицеру, он стал ругаться и пригрозил, что как только станет река, он с командой выступит лично и будет забирать скот. Из Константинополя пришло известие, на этот раз сомнительное, будто Русские, в большом числе перейдя Днестр. порубили и вывезли лес. Суворов наряжал следствия, грозил карою по всей строгости законов, подтверждал строжайшее исполнение пограничных правил, запрещал переход чрез Днестр без паспорта во всех случаях, без исключения. Не довольствуясь этим, он писал в Петербург. прося дозволения на передвижение внутрь России самых отчаянных грабителей, арнаутов. Он представлял. что две последние войны от них не было почти никакой пользы, «разве то, что они не умножили число турецкой сволочи; в случае войны такую саранчу всегда можно достать, ибо цель их не служить, а грабить». Прося переселить их подальше в глубь России, Суворов приводил в резон, что там по крайней мере дети их могут быт полезны. Просьбу его уважили; приказали переселить арнаутов, а также пеших и конных волонтеров, всего 1135 человек, «под видом службы», на левую сторону Днепра и разместить в двух уездах, «чтобы они нечувствительно могли водвориться в пределах России» 18.