Когда разразилась польская революция, и Поляки открыли военные действия, было направлено против них несколько отрядов с разных сторон, и главное начальство над ними, а равно главные наступательные действия с северо-востока, поручены князю Репнину. На Румянцева возложена оборона всего пограничного края от минской губернии до Турции, в случае враждебных попыток со стороны Поляков, а также содействие Репнину в его наступательных действиях, соответствующими военными операциями и даже советами. Когда, по мнению Румянцева, наступило время, он отрядил Суворова для демонстративного движения на Брест. Суворов отправился в поход с тайною надеждой — расширить возложенную на него задачу, но теперь наступило разочарование. Видя, что дела идут вообще не важно и что Репнин серьезных наступательных действий не предпринимает, Екатерина подтвердила ему приводить предписанный план в исполнение с большим спехом и энергией. Вместе с тем, не зная еще о возложенном на Суворова поручении, Государыня повелела Румянцеву прикрыть и обеспечить левый фланг наступающего Репнина сильным отрядом, который препятствуя вместе с тем вторжению Поляков в Волынь, должен был двинуться к Бугу и занять правый его берег от галицийской границы до Бреста. Начальнику этого корпуса предназначалось занять Брест, укрепиться в нем и оборонять линию Буга от неприятельских покушений, содержа связь с нашими войсками в Польше и Литве и с Австрийцами в люблинском и хелмском воеводствах. На его обязанность также возлагалось устройство в Бресте магазинов и пополнение их провиантом для себя и для других 7.
Таким образом Румянцев упредил Императрицу, и хотя конечная цель последующих действий Суворова, по исполнении им первоначальной задачи, оставалась неопределенною, но производимое Суворовым движение соответствовало задаче, указываемой Екатериной. Румянцев передал это повеление по принадлежности, развив его в некоторых подробностях и приказав Суворову присоединить к себе на пути еще один пехотный полк и несколько орудий полевой артиллерии. Но на Суворова это обозначение географического предела его будущим успехам, произвело весьма неприятное впечатление. Сгоряча он написал записку, кому — неизвестно, вероятно Репнину 8. «Невежды петербургские не могут дать правил российскому Нестору, одни его повеления для меня святы. Союзники ездят на российской шее; король Прусский даже и варшавских мятежников обращает на Россиян, если то не из газет взято. Мне погодить о себе публиковать, чтоб оставалось в запасе нечто нечаянности до первого побиения, коли благословит Бог. Время драгоценнее всего. Юлий Цезарь побеждал поспешностью. Я терплю до двух суток для провианта, запасаясь им знатно на всякий случай. Поспешать мне надлежит к стороне Бреста, ежели между тем мятежники уже не разбиты, но не для магазейн-вахтерства (как прежде кондукторства); есть младшие,... или оставить все. Там мне прибавить войска, идти к Праге, где отрезать субсистенцию из Литвы в Варшаву».
Как ни горька была Суворову перспектива «магазейн-вахтерства», но и до него добраться было делом трудным. Препятствия возрастали, дурные вести умножались. Из Пруссии донеслась молва, что Прусский король, предпринявший осаду Варшавы вместе с русским генералом Ферзеном, а потом перешедший на блокаду, — принужден был восстанием в тылу отступить в свои земли. Слух этот, если был справедлив, коренным образом изменял взаимное положение воюющих, придавал Полякам новую нравственную и физическую силу и мог значительно затруднить Репнину и Суворову исполнение их плана, Как будто предвозвестником такой дурной новости, был прорыв польского отряда в минскую губернию и усилившееся там между шляхтою брожение, что встревожило Румянцева и заставило его передвинуть некоторые войска. Это неожиданное обстоятельство было также причиною, что Орловский полк, назначенный на усиление Суворова, остался по прежнему в распоряжении местного губернатора. По доносившимся вестям, Поляки усиливались в Бресте, дошли будто бы до 20.000 человек и готовились к наступательному движению. Все это обязывало Суворова к особенной осмотрительности и для многих на его месте послужило бы поводом к замедлению похода и к продолжительной переписке, но на него произвело действие противуположное. Он поддерживал сношения с кем нужно, но не выпускал из своих рук инициативу, в расчете, что будет гораздо лучше, если не он станет сообразоваться с Репниным и Салтыковым, а они с пим. Независимое его от Репнина положение и дальность Румянцева, дозволяли Суворову поступать таким образом; он решился удвоить энергию своих действий и 31 августа тронулся в дальнейший путь, предшествуемый казачьим авангардом бригадира Исаева, силою в 800 коней 9.
До сих пор движение Русских производилось при соблюдении одного главного условия — быстроты; скрытность не требовалась, так как неприятель был еще далеко. Суворов часто объезжал войска, встречаемый обыкновенно дружными приветственными криками батальонов, раскатывавшимися по всему протяжению походной колонны. Иногда он подъезжал к тому или другому полку, ехал шагом, беседуя с солдатами и офицерами, узнавал старых сослуживцев. вспоминал с ними про минувшие походы и дела, давал знакомым солдатам одобрительные прозвания — Огонь, Орел, Сокол. Бывало и так, что беседуя на походе с войсками, он проезжал мимо какого-нибудь батальона или полка не останавливаясь; это значило, что он полком за что-нибудь не доволен, и такая немилость продолжалась иной раз не маю времени. Если где-нибудь происходил беспорядок, то не давая виду, что его заметил, Суворов проезжал мимо, как бы в дремоте; зато потом призывал к себе полковника и премиер-майора ни жестоко им мылил голову.
Но теперь, когда неприятель был близко, и кроме быстроты требовалась скрытность движения, поход производился в полной тишине, не давалось сигналов, не было слышно ни песен солдатских, ни криков, ни музыки. Бывало так, что подымались с ночлега или с роздыха, по заранее отданному приказу — когда петух запоет. В таком случае Суворов, не обозначая времени подъема заранее, выжидал, когда люди достаточно отдохнут, и тогда, хлопнув несколько раз в ладоши, громко пел петухом. Причуду эту можно между прочим объяснить желанием — замаскировать расчет времени для предстоявших действий не только от населения, но и от своих войск, в предосторожность от шпионов, так как в рядах находилось некоторое число офицеров и солдат бывших польских войск. Трудность походного движения наверстывалась, когда можно, его продолжительностью; приходилось войскам двигаться- часов по пяти сплошь, без привала и остановок. Кто уставал, тот выходил из фронта в сторону и отдыхал; уставших до упада подбирал ариергард и подвозил на подводах. Артельные повозки с кашеварными котлами выезжали обыкновенно вперед, чтобы заручиться временем для приготовления пищи при следующем роздыхе. На дороге всюду было тихо и спокойно; евреи поставляли исправно порционный скот и другие предметы продовольствия; маркитанты ни в чем не нуждались. Приходилось лишь забирать заготовленное на лугах сено, а иногда и овес в снопах 10.
На пути Суворова, в 90 верстах от Ковля, лежало м. Дивин, куда продвинулся передовой польский отряд, состоявший из кавалерии. Сторожевая служба велась в нем так небрежно, а движение Русских производилось так скрытно, что передовая партия казаков из 50 коней, подойдя на рассвете к Дивину, наткнулась на Поляков и тотчас же их атаковала. На выстрелы примчалась еще сотня казаков, поддержала атаку, и польская партия, приблизительно в 150-200 человек, была изрублена или исколота; человек 25 попались в плен, спаслись немногие. Дело окончено живо; когда подошел казачий авангард, оставалось только хоронить убитых. За казаками пришла пехота, прибыл и Суворов. Жители местечка и пленные показали, что в Кобрине, за 35 верст отсюда, расположен авангард корпуса Сераковского, силою в 500 человек пехоты и кавалерии, а проезжий священник еще раньше дивинского дела сообщил, что Поляки центрируются к Бресту. Генералы советовали Суворову выждать, пока казаки соберут по дороге к Кобрину более обстоятельные сведения, но Суворов не согласился. Он считал более предпочтительным — накрыть неприятеля внезапно, чем движением партий открывать ему себя и свои намерения, и потому велел выкормить лошадей и идти дальше.