В эпоху, к которой мы подошли, разложение Польши было полное: король с одним призраком власти; могущественные магнаты, ставившие свою волю выше и короля, и закона; фанатическое духовенство с огромным влиянием и с самым узким взглядом на государство и на религию в государстве. Народа не существовало, он был исключительно рабочей силой, не имел никаких прав, находился под вечным гнетом; сословие горожан, ничтожное и презренное, равнялось нулю. Внутренняя рознь дошла до апогея; король был против магнатов, магнаты против короля и шляхты, шляхта против короля и магнатов; духовенство дробилось отчасти по этим партиям и упорно стояло против всего некатолического. Партии и их интересы перекрещивались в разных направлениях, везде царил мелочной дух, себялюбие отождествлялось с патриотизмом. Только великий государь мог бы лавировать с успехом между такими подводными камнями, но его в Польше не было. Станислав Понятовский, достигший польского престола при поддержке Русского правительства, при некоторых своих достоинствах отличался отсутствием характера, т.е. не имел качества, которое именно и было ему необходимо в трудную эпоху его царствования. Он постоянно колебался, никогда не решал раз навсегда и мало-помалу потерял доверие всех. Он не в силах был предотвратить взрыва, ибо не управлял событиями, а события им правили. В настоящем же случае двигателем событий явился религиозный фанатизм - слепая, антигосударственная сила, справиться с которою было бы не в мочь и человеку покрупнее.
Была пора, когда католичеству грозила в Польше серьезная опасность и церковная реформация приобрела себе между Поляками огромное число влиятельных приверженцев. Диссиденты (разномыслящие в вере) добились почти полной равноправности с католиками, по потом течением событий и собственными своими ошибками из равноправных спустились до степени терпимых. Дело не остановилось и на этом; пошли обиды, притеснения, угнетения. При Станиславе Понятовском диссиденты потребовали удовлетворения своих жалоб и были поддержаны Россией и Пруссией. В Варшаве собрался сейм. Люди благоразумные и умеренные были не прочь уступить, но фанатики не соглашались, разражались огненными речами и тормозили ход прений. Русский посланник, князь Репнин, приказал ночью арестовать четырех из них, самых ярых и влиятельных, и отправил в Россию. Противники диссидентов примолкли или разбежались, и закон, восстановлявший прежние права не-католиков, прошел.
Поступок Репнина был крайне радикален и гармонировал с его поведением вообще. Высокомерие его с Поляками и всякого рода насильства, которые он дозволял себе в Польше, представляются ныне изумительными и мало вероятными. Они выражали полное пренебрежение и даже презрение к нации, при дворе которой Репнин был аккредитован; они были немыслимы нигде, кроме Польши, и служат фактическим доказательством её нравственного упадка и материального бессилия.
Неудовольствие и негодование быстро распространились и произвели взрыв. Некто Пулавский, служивший поверенным в делах у разных вельмож и тем снискавший себе состояние и связи, проектировал план всеобщей конфедерации. Втайне приобретая приверженцев и средства, он отправился в местечко Бар, близ турецкой границы, и тут первые конфедераты, в числе восьми человек, подписали акт конфедерации 29 февраля 1768 года. Весть об этом разнеслась быстро; число конфедератов возросло до 8000; маршалами конфедерации избраны Пулавский и граф Красинский; изданы универсалы для созвания дворянства и всеобщего вооружения против Русских и диссидентов. Движение распространялось, образовывались конфедерации и в других местах; во главе их становились лица знатнейших фамилий. По получении из Петербурга приказания, русские войска атаковали конфедератов, всюду; взяли много важных пунктов, прогнали неприятеля в леса. Но у конфедерации было много тайных единомышленников в среде мирного населения; она обнаруживала большую живучесть и даже росла как гидра. Понадобилось усилить малочисленные русские войска в Польше, — с этою целью назначено собрать под Смоленском небольшой корпус из 4 пехотных и 2 кавалерийских полков, под начальством генерал-поручика Нуммерса. В состав отряда входил и Суздальский полк.
Суворов был тогда бригадиром; чин этот он получил 22 сентября 1768 года, но продолжал после того командовать полком и лишь в феврале 1770 года сдал его вновь назначенному командиру. Получив приказ о немедленном выступлении и поспешном следовании, он двинулся с полком в ноябре, в самое дурное осеннее время. Дороги в этой полосе России ужасные, болот множество, переправы частые, ноябрьский день короток, ненастные ночи непроглядны. Казалось, все неблагоприятные обстоятельства соединились против Суворова; но для него они были истинной находкой. Практикуя свой полк в походных движениях, он не мог уходить очень далеко от полковых квартир и только однажды сделал 150 верст в Красное Село. Теперь представился случай совершить поход большой, при самых благоприятных учебных условиях. Суворов воспользовался случаем и познакомил свой полк со всеми перифериями военно-походного продолжительного движения. Пространство, превышавшее 850 верст, было им пройдено в 30 дней; в Ладоге на квартирах он не оставил пи одного больного; в 30 переходов захворало шестеро, пропал один 1.
По приходе в Смоленск, Суворов получил в командование бригаду, в состав которой вошел и Суздальский полк. Зима 1768-69 годов прошла в усиленных занятиях: он учил бригаду тому же, чему прежде обучал полк, особенно движениям и действиям в ночную темноту. Весною Нуммерс двинулся к Орше; Суворов с 4 батальонами и 2 эскадронами шел в авангарде. Из Орши через несколько недель двинулись к Минску, Суворов опять командовал авангардом. Тут он пробыл недолго; по требованию из Варшавы, Нуммерс отрядил его туда с Суздальским полком и двумя драгунскими эскадронами, приказав спешить. Край, чрез который пролегал Суворову путь, находился в сильном волнении; дороги были очень плохи и вели через многие опасные места, где неприятель мог с большою для себя выгодой завязать бой. Суворов разделил свои силы на две колонны и прибегнул к сбору обывательских подвод. Пехота ехала на повозках в полном вооружении, с примкнутыми штыками, дабы никакая нечаянность не застала ее врасплох. Половина драгун тоже была посажена на подводы, другая ехала верхом, ведя лошадей своих товарищей. Поход совершен благополучно; через 12 дней по выступлении из Минска, обе колонны были уже в Праге под Варшавой, несмотря на то, что одной из них пришлось пройти 560 верст, другой больше 600.
Перед этим временем главное начальствование над русскими войсками в Польше было поручено генерал-поручику фон Веймарну. Он был человек умный и ловкий, особенно по дипломатической части, и в военном деле не без некоторой опытности, но немного педант и мелочно самолюбив. Главная его заслуга заключалась в том, что он в военных действиях ввел единство, которого дотоле не было. При нем русские войска хотя были очень разбросаны и слабы, но могли друг друга поддерживать; подвижные колонны ходили по всем направлениям, отдельные посты поддерживали сообщения во все стороны; когда оказывалось нужным, сосредоточивались довольно значительные силы. Конфедераты превосходили Русских числом, но им не доставало именно этого единства, не говоря уже про дисциплину, так что в результате Русские оказывались более сильными.
Как только Суворов прибыл в Прагу, Веймарн тотчас же, ночью, потребовал его к себе. В Варшаве ходили тревожные слухи; говорили, что маршал Котлубовский находится вблизи, с 8000 конфедератов; что он готовится к нападению на Варшаву и приближается к ней сухим путем и водою, по Висле. Тайных конфедератов в Варшаве было много; можно было ожидать беспорядков. а в случае нападения Котлубовского и чего-нибудь хуже. Веймарн был в беспокойстве и приказал Суворову собрать вернейшие сведения о партии Котлубовского, её силе, месте расположения и проч. Это было в августе 1769 года. Суворов немедленно выступил с ротою гренадер, эскадроном драгун, 50 казаками и одним орудием. Он пошел вверх по Висле, левым берегом, в семи верстах перешел ее в брод и двинулся далее.
Открыв в скором времени следы банды, он пошел к ней на встречу, без малейшего колебания атаковал и рассеял. Захватив несколько пленных, он от них узнал, что партия Котлубовского не превышает нескольких сотен; с их же слов составил список ближайших конфедератских банд, мест их нахождения, имен предводителей и проч. Вернувшись в Прагу, он представил Веймарну собранные сведения, и тревога в Варшаве улеглась. Около этого же времени ему пришлось делать и другой поиск, в продолжение которого он прошел больше 100 верст 2.