В это время против левого их фланга появилась французская колонна Ватрена; он запоздал придвинуться к Нови, делал это только теперь и таким образом случайно вышел во фланг Русским. Суворов, который все ждал наступления неприятеля по Скривии к Тортоне, был удивлен появлением Французов именно от Скривии, сейчас же двинул против них большую часть войск Милорадовича и послал к Дерфельдену в Ривальту приказание - со спехом идти к Нови. Войска Милорадовича и Багратиона пошли в атаку левее Нови; бригада Ватрена была отбита, но все-таки атака на Нови не удалась и на этот раз. Багратион удвоил усилия, но снова без успеха; мало того, генерал Гардан опят вышел из Нови и ударил в правый фланг Багратиона, а две остальные бригады Ватрена, подойдя тем временем к месту боя, устремились на левый фланг войск Милорадовича. Левому крылу союзников стала грозить серьезная опасность, но в этот критический момент показались головы колонн Дерфельдена, которые не шли, а бежали под палящим зноем на выручку товарищей.
Линия русских войск, подкрепленная свежими частями, в порядке, как на мирных маневрах, двинулась вперед с барабанным боем. Натиск произведен такой дружный, что Французы были опрокинуты и отброшены к высотам, на которых и поспешили укрыться. Русские не останавливаясь, произвели общий удар на высоты. Но теперь как и прежде, они встретили преграду неодолимую и отхлынули устилая свой путь множеством павших. Дерфельден повторил атаку, - та же неудача; он повел атаку в третий раз. Усилия были доведены до последней степени напряжения, но привели к убеждению в неисполнимости предприятия. Численный перевес Русских ничего им не дал, потому что огромные потери быстро его уничтожили. Жаркое итальянское солнце жгло больше, чем при Треббии; солдаты падали от расслабления и жажды; легкораненые умирали от изнурения. В первом часу дня Суворов велел прекратить атаки.
Нетрудно понять, как тяжело было ему отдать подобное приказание. Он может быть и продолжал бы упорствовать, если бы распоряжался боем издали, но тут все происходило на его глазах, и в ходе дела он принимал непосредственное участие. Можно сказать, что после первых безуспешных атак, он почти беспрестанно был в огне. То он встречал опрокинутый батальон и продолжал с ним ретироваться, крича солдатам, как на Треббии: "молодцы ребята, заманивай их, заманивай; спасибо ребята, что догадалися", а потом останавливал батальон, говоря: "теперь пора назад, ребята, и хорошенько их". То по первому звуку его голоса бежавшие сами останавливались, строились и кидались снова на неприятеля. То он провожал батальоны после предшествовавшей неудачи вперед и, едучи под пулями и картечью, ободрял солдат, а потом пускал их на врага, приговаривая: "не задерживайся, иди шибко, бей штыком, колоти прикладом... ух - махни, головой тряхни!" То наконец, выведенный из себя неудачами, он слезал с коня и, катаясь перед фронтом по земле, с глубокой скорбью кричал: "ройте мне могилу, я не переживу этого дня". Когда генералы и приближенные лица принимались его успокаивать, он отвечал, что не перенесет поражения при конце своего военного поприща; ему возражали, что отбитая атака не есть еще поражение 15. Но все эти успокаивания и утешения были фразами, общим местом. Суворов сам знал, что не только далеко до поражения, но что развязка дела находится в его руках; тем не менее вид бегущих солдат и последовательно отбиваемых одна за другою атак производил в нем невыносимо - болезненное ощущение. Ярость, едкая горечь, негодование, стыд кипели в его душе и возбуждали необоримую потребность сломить встреченное противодействие. И хотя атака на Нови была в сущности операцией почти демонстративною, главную же задачу исполнял Край, но Суворов, по свойству своей натуры, был наименее способен к подобного рода действиям, и настойчивость его увеличивалась по мере увеличивавшегося сопротивления. Совершенно верно охарактеризовал его Моро, когда кто-то впоследствии пожелал узнать его мнение о Суворове при Нови. "Что же можно сказать", отвечал он: "о генерале, который обладает стойкостью выше человеческой, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг?" 16.
Когда атаки Русских прекратились, бой несколько затих по всей линии, так как усилия Края против левого неприятельского крыла кончились еще раньше полным неуспехом, несмотря на то, что упорные нападения Русских у Нови не дозволили Моро подкрепить войсками отсюда свое левое крыло. Таким образом план Суворова - сбить войсками Края французов и зайти им в тыл - не удался совершенно, благодаря непоколебимому мужеству неприятеля и огромным выгодам его позиции. Союзный главнокомандующий уже по одной стойкости Французов теперь убедился, что армия их находится в полном сборе и потому нечего опасаться покушений по долине Скривии. Мелас, стоявший у Ривальты на случай этих покушений, а также чтобы доконать разбитого неприятеля и забирать его в плен, теперь представлялся в виде драгоценного ресурса, тем более, что Французы принуждены были ввести в дело до полудня все свои наличные силы без остатка. Оставался у Суворова еще и Розенберг, однако он не был потребован; вероятно Суворов предпочел сохранить его на непредвиденный случай 17. Обстоятельство это имеет значение; оно доказывает - насколько было далеко от Суворова сомнение в победе, не говоря уже про его собственное поражение; иначе он притянул бы к себе обоих. Расчет Суворова оправдался, оказалось достаточно одного Меласа.
За Меласом было послано 1 1/2 или 2 часами раньше того времени, как временно приостановлен бой, - обстоятельство, доказывающее, что Суворов не потерял головы под впечатлением безуспешных атак Нови. Но Мелас на этот раз сообразил, что Дерфельден взят под Нови вопреки диспозиции, следовательно надо принять на себя наступательное движение вдоль Скривии, для которого русский корпус предназначался. Сверх того Мелас не забыл и приказания о доканчивании и забирании в плен неприятеля, которого Край должен разбить. В силу всего этого Мелас выступил из Ривальты - сам, около 11 часов утра, пошел по обеим сторонам Скривии и на пути уже, приблизительно через час, получил приказание -идти левее позиции русских войск и атаковать с фланга правое крыло Французов. Сообразно с этим, Мелас стал делать перемены в распределении своих колонн и потом продолжал движение. Хотя Суворов и говорит в своих реляциях, что Мелас шел быстро и прибыл вовремя, но реляции писались после одержанной победы, главною виновницею которой была помощь Меласа, а при подобных условиях ошибки и прегрешения забываются. На самом же деле, как некоторые свидетельствуют, Мелас прокопался в пути довольно долго, что подтверждается и расчетом времени, ибо с частью своих войск примкнул к левому флангу Русских не раньше двух часов по полудни. Прочие его войска продолжали движение по обоим берегам Скривии.
До трех часов дня войска отдыхали и подкрепляли свои силы; затем бой возгорелся снова. Согласно приказанию Суворова, разом двинулась вперед вся линия - и Край, и Дерфельден, и Мелас; последний, подкрепленный частью русских войск, атаковал высоты, занятые дивизиею Ватрена, т.е. правый фланг французской позиции за Нови. Французы выставили на высотах всю свою артиллерию и встретили союзников страшным огнем. Бой загорелся по всей линии самый отчаянный; отдохнувшие войска набрались сил и возобновили дело с новой энергией. Французы держались твердо, как стена, и опять стали разбиваться об эту стену бурно набегавшие людские волны....
Но теперь сущность дела была уже не прежняя: союзники получили 8,000 человек подмоги и стали охватывать ими неприятельский фланг. Мелас поднялся на высоты; две его колонны, двигавшиеся по Скривии, дошли до Серавалле, прогнали Домбровского, блокировавшего форт, и затем частью заняли Арквату в тылу французской позиции, частью двинулись к Нови для содействия Меласу. Дивизия Ватрена, принужденная переменить фронт правым флангом назад, держалась довольно слабо; цисальпийский легион почти совсем не держался и при первом натиске бежал в паническом ужасе, офицеры впереди. Прискакал начальник правого крыла, Сен-Сир, и с одной полубригадой восстановил бой: наступление замедлилось, Меласовы войска подались даже назад, Французы захватили в плен одного австрийского генерала и отбили два орудия. Дивизия Ватрена пришла в себя, оправилась, начала выстраиваться; успех по-видимому опять уходил от союзников, но это продолжалось не долго. Русские после кровопролитного боя ворвались наконец в Нови и показались на высотах. Держаться Французам уже было нельзя, приходилось думать лишь об отступлении.
Но и отступать было почти некуда: прямой путь на Гави был захвачен, и двум бригадам правого французского крыла пришлось искать спасения окольными дорогами. Левое крыло французов, сбитое Краем, могло отступать только на Пастурану, а туда уже двинулись Русские от Нови. Здесь столпились отступавшие; узкие улицы деревни и глубокий овраг загромоздились пушками и обозами, и в эту хаотическую массу полетели пули небольшого австрийского отряда. Несколько лошадей было убито; обоз стал, и единственная дорога закрылась для отступающих; а деревня и её окрестности все наполнялись густыми толпами, в которых не пропадал ни один выстрел. К довершению бедствия стали подходить Русские и небольшой отряд занял кладбище; с другой стороны показались Австрийцы Края и двинулись в атаку. Толпы Французов рассыпались во мгновение ока, все бросилось в разные стороны, куда попало. Один батальон пытался обороняться, предводимый двумя генералами, которые с несколькими другими совещались в Пастуране о средствах к спасению армии; но успеха иметь не мог. Оба генерала, израненные, попались в плен, а впереди деревни целая бригада положила оружие.