Французы тоже приготовлялись к встрече в Швейцарии с новыми врагами; по крайней мере директория сочла нужным посоветовать это Массене. Помимо "северных варваров, полудикарей" и других стереотипных эпитетов, которыми Французское правительство сочло нужным маскировать свои опасения, оно, противореча самой идее своего послания, говорит, что французские войска в Италии привыкли уже не бояться русской пехоты. Все эти оговорки приличия сопровождаются внушением, что, как ни полезно наступление Французов правого фланга против Австрийцев, но еще важнее победа над Русскими, дабы поддержать дух войск; Массену предостерегают, что, действуя против Русских, следует принимать самые обдуманные предосторожности, бить массами, сохранять резерв для восстановления боя, потому что новый противник отличается стремительностью в натиске и стойкостью в огне. Массена, получив такой совет, счел нужным ободрить свои войска приказом по армии; он выразил уверенность, что Французы одержат верх и оправдают свою старинную славу в штыковом бою, но предупреждал, что Русские действуют этим оружием гораздо лучше Австрийцев.
Сентября 10 главные силы Суворова тронулись из Таверны к Белинцоне, а Розенберг из Белинцоны двинулся вверх по р. Тичино. Погода стояла очень дурная: дождь лил ливмя, резкий ветер прохватывал насквозь, ночи были сырые и холодные; войска дрогли на биваках. На третий день корпус Дерфельдена, преодолев множество на пути препятствий, расположился у Дацио, туда же подошла от Биаско австрийская бригада Штрауха. Розенберг продолжал свое движение в обход неприятельской позиции на Сен-Готаре. Дорога для его колонны была длиннее и хуже, с беспрестанными крутыми спусками и подъемами, под непрерывающимся дождем, по скользким косогорам, с переправами в брод чрез потоки по колено, даже по пояс. Солдаты на ходу выбивались из сил; несколько человек сорвалось с крутизны и расшиблось, погибло также несколько вьюков с лошадьми. Переходы были не в меру велики; войска подымались с рассветом и шли почти безостановочно до самой ночи, а придя на ночлег, не всегда находили даже хворост для бивачных костров. При всем том отсталых было очень мало; солдаты пособляли друг другу и облегчали ношу тех, которые выбивались из сил 6. Таким образом колонна успела сделать по трудной горной дороге около 75 верст в трое суток и, пройдя 12 числа Дисентис, где стояла австрийская бригада Ауфенберга, пришла к ночи в Тавеч. Но и здесь ей не удалось отдохнуть, потому что на завтра предстоял дальнейший поход с атакою неприятеля, а ночь простояла бурная и холодная, с постоянным дождем.
Несмотря на все трудности и невзгоды, войска были бодры и, по замечанию одного из участников похода, готовы были в бой не только с Французами, но и с Австрийцами. Союзники успели внушить к себе большую неприязнь в рядах русских войск, не сами непосредственно, а как исполнители Тугутовой воли. Не только офицеры, но и солдаты знали имя австрийского министра, толковали в границах своих понятий о его интригах и вероломстве, считая его чем-то в роде чумы. Особа его служила темою для разговоров; кто из офицеров был по сведущее, рассказывал анекдоты, вспоминал былые времена, приводил случаи неблагодарности Австрийцев к России. Не мудрено поэтому, что солдаты изъявляли в шутку готовность бить "не только синекафтанников, но и белокафтанников", и так как австрийское коварство и вероломство не подлежали в их мыслях никакому сомнению, то горячая их любовь к обиженному Суворову дошла до обожания 6.
А он сам, предмет этого обожания, находился среди них по-прежнему простой, доступный, бодрый, изображая собою первого солдата своей армии. Как всегда, он ехал на казачьей лошади, в легком костюме, прикрытый кроме того тонким, ничем не подбитым плащом, который хотя прослыл в войсках за "родительский", но был сшит 7 лет назад, в Херсоне. Голову Суворова прикрывала не каска, как обыкновенно, а круглая широкополая шляпа, неизвестно почему предпочтенная наперекор сезону. Возле него тащился на казачьей же лошади и новый его поклонник, сердце которого он успел заполонить, Антонио Гамма, хозяин дома, где Суворов в Таверне квартировал. С первого же свидания с знаменитым фельдмаршалом, Гамма почувствовал к нему большое влечение, которое с каждым днем увеличивалось и дошло до того, что забыв свои годы, семью и домашние дела, Гамма дал обещание -следовать за Суворовым в Альпы. Несмотря на возражения и доводы родных, 65-летний старик настоял на своем намерении, поехал с Суворовым, находился при нем весь поход до Кура неотлучно служил местами проводником и не раз приносил войскам пользу 7.
От Дацио, где остановилась колонна Дерфельдена, до Айроло, занятого передовым французским постом, оставалось всего 10 верст. Сен-Готар угрюмо смотрел на пришельцев; при тогдашнем ненастье, вид его был вдвойне суров и внушителен. Гору эту охраняла бригада Гюдена; другая, Луазона, расположена была вблизи, по долине верхней Рейсы; общая численность их простиралась приблизительно до 9,000 человек. Незначительны были эти силы, но местность удваивала, если не утраивала средства обороны. Особенно недоступна была позиция со стороны Италии; тянувшаяся тут тропинка пересекала горные водотоки, беспрестанно спускалась в глубокие ущелья и подымалась по кручам. В бурное время и при зимних метелях она делалась опасною до степени недоступности, что и подтверждалось многочисленными несчастными случаями, и только христианское самоотвержение небольшой общины, занимавшей Госпис, странноприимный дом, выстроенный на высоте 6,800 футов, умеряло цифру жертв. Атака Сен-Готара с этой стороны была делом очень трудным и рискованным, оттого Суворов и послал Розенберга обходом в тыл французской позиции, но положиться на один обходный корпус также было нельзя, потому что неприятель мог его подавить. На этом соображении была построена диспозиция. Атакующие войска Дерфельдена делились на три колонны; правая, из авангарда Багратиона и дивизии Швейковского, должна была обойти левый фланг неприятельской позиции, отрядив от себя несколько батальонов еще правее; левая, из двух австрийских батальонов Штрауха и одного русского, направлялась к верховьям р. Тичино; средняя, из дивизии Ферстера и двух остальных австрийских батальонов, шла через Айроло. Боковым колоннам приказано выступить в 3 часа ночи 13 числа, средней - держаться несколько сзади, чтобы не нести преждевременной напрасной потери; в голове всех колонн иметь пионеров, а артиллерии находиться при средней.
Утро встало пасмурное, мглистое; дождь перестал, но густые облака лепились по ребрам гор. Продвинувшись от Дацио вперед, войска, согласно диспозиции, разошлись в разные
стороны; князь Багратион взял вправо и стал взбираться на кручи, послав небольшой отряд за отступившими от Айроло французскими постами и отрядив правее себя три батальона и спешенных казаков. Передовой отряд слишком горячо гнал посты и зарвался в атаку сильной французской позиции; начальник был убит; другой, заступивший его место, ранен. Багратион поддержал отряд несколькими ротами, а правый французский фланг успела обойти левая союзная колонна: Французы отступили и заняли новую позицию. Здесь их атаковала средняя колонна, усиленная дивизией Швейковского, которую Суворов не послал за Багратионом вероятно потому, что собственными глазами удостоверился в неимоверных трудностях подъема правой колонны в горы. Французы, мастерски пользуясь оврагами, скалами, каменьями, производили губительный огонь, и хотя две правые русские колонны своим обходным движением заставили их перейти в отступление, однако они не раз еще останавливались на выгодных позициях и давали отпор, прежде чем поднялись на самую вершину горы.
Здесь благоприятные для Французов условия местности увеличивались в несколько раз, тем паче, что на подкрепление Гюдена успели прибыть ближайшие войска Луазона. Русские отважно пошли штурмовать с фронта позицию противника впереди Госписа, но Французы били их из за утесов и каменьев чуть не на выбор, и атака была отбита. Одушевленные присутствием Суворова и великого князя, войска двинулись вторично, и опять с той же неудачей и еще большей потерей. А Багратион все не показывался на фланге; войска его, карабкавшиеся по утесам и стремнинам целиком, на глаз, без всяких тропинок, изнемогали от усталости, тратили много времени, а подвигались вперед мало. Вершина горы пред ними все как будто вырастала и уходила вдаль, или совершенно застилалась облаками, которые обхватывали войска густым туманом. Люди помогали друг другу, подсаживали один другого, упирались штыками, прибегали к разным уловкам, а дело все плохо спорилось, и без конца тянулись эти грозные, недосягаемые выси.