Преемник Веймарна, Бибиков, оказался человеком помягче и яснее понимающим достоинства Суворова. Изменяя в декабре 1771 года распределение войск, Бибиков в предписании своем говорит: «оставляю впрочем вашему превосходительству на волю, как располагать и разделять войска, как за блого вы по известному мне вашему искусству и знанию земли и наконец усердию к службе рассудить изволите». Далее он пишет: «для занятия войсками нашими Замосцья прошу подать мне свои мысли, каким образом оное достигнуть бы было можно» 17. Таким образом между Бибиковым и Суворовым установились добрые отношения, которые не изменились до конца совместной службы начальника и подчиненного в Польше и продолжались по отбытии Суворова на другой театр войны 18.
Наступил 1772 год. На большом военном совете у русского посланника в Варшаве решено было покорить все укрепленные места, находившиеся во власти конфедератов. Русские войска, состоявшие под начальством Бибикова, предполагалось разделить на три корпуса, из коих один должен был действовать в поле, а два другие — попеременно производить осадные работы (похоже на то, что раньше предлагал Суворов Веймарну). Для сбережения войск положено было не прибегать к штурмам. Королевско-польские войска, под начальством Браницкого, назначались в помощь Русским.
Плану этому в самом начале нашлась помеха. Еще в сентябре 1771 года прибыл из Франции чрез Вену на смену Дюмурье генерал-майор барон де Виомениль с несколькими офицерами и с порядочным числом одетых лакеями унтер-офицеров. Центр конфедератской агитации перенесен из Эпериеша в Белиц, на самой границе, а Бяла, против самого Белица лежащая, избрана главным опорным пунктом. Отсюда рассчитывал Виомениль препятствовать покорению конфедератских крепостей до весны и тогда, со вновь организованными и увеличенными силами, начать наступательные действия, дебютируя захватом краковского замка 19.
В Кракове начальствовал полковник Штакельберг, преемник Суворова в командовании Суздальским полком. Он был храбрый офицер, но слабохарактерный, больной и любящий покой человек. Суворов был очень недоволен; что его детище досталось лицу, которое, кроме личной храбрости, не имело с ним, Суворовым, ничего общего. Неоднократно в записках и бумагах он делал на счет Штакельберга разные пронические замечания и еще недавно так аттестовал его за его леность в обучении полка: «чего найти достойнее, правосуднее, умнее Штакельберга, только у него на морозе, на дожде, на ветре, на жаре болит грудь». Штакельбсрг был уже человек не молодой, по еще чувствительный к женской красоте, или по крайней мере очень к прекрасному полу благосклонный. Кроме того, стараясь поддерживать с населением города Кракова добрые отношения (в чем он и успевал), Штакельберг слишком сблизился с обывателями, особенно с монахами. В краковском замке хранился полковой обоз, 4 пушки; там же содержались пленные конфедераты вопреки приказанию Суворова, требовавшего отправки их в Люблин. Суворову доносили о беспечности Штакельберга, но он не обращал на это внимания, в чем и сознался Бибикову после катастрофы. По меткому выражению Суворова, Штакельберг «был обременен ксендзами и бабами» и никого не хотел слушать. Суворов прибавляет еще в письмах к Бибикову, что Штакельберг принадлежит к числу избалованных Веймарном переписками с ним на иностранных языках. Это едва ли справедливо, так как зная слабость Веймарна насчет иностранных языков, Суворов сам беспрестанно писал ему по-немецки и вообще ни в какую пору своей жизни не употреблял так часто немецкого языка, как в 70 и 71 годах, однако этим средством ни до чего не добился. Попросту говоря, Штакельберг находился в Кракове не на своем месте 20.
Рассказывают, что он велел снять часового с одного важного поста из угождения знатной красавице, которая, действуя в пользу заговорщиков, жаловалась, что ночной оклик этого часового не дает ей спать. А когда таким образом беспечность замкового гарнизона доведена была до последнего предела, то (повествуют историки) Виомениль немедленно исполнил свой план.
В нескольких верстах от Кракова, в Тынце, командовал подполковник французской службы Шуази. В ночь с 21 на 22 января 1772 года он посадил большую часть тынецкого гарнизона на суда и переправился через Вислу к Кракову. С величайшею осторожностью подошел он к стенам замка, отделил часть своего отряда для прохода в замок другим путем, а сам направился к трубе для спуска нечистот, заблаговременно ему указанной. Добравшись в темноте с большим трудом до искомого отверстия, он с частью своих людей полез туда впереди всех; двигались стоя на коленях, по одному. Доползя до начала трубы в замке, Шуази с ужасом заметил, что внутреннее отверстие заделано камнем, тогда как ему обещано было, что ко времени атаки камни будут вынуты. Сломать каменную преграду было нечем; Шуази со своими людьми пополз назад и кое-как выбрался из этого грязного прохода.
Он пошел с отрядом около города, высматривая своих и приглядываясь, нет ли каких признаков присутствия их в замке. Все было тихо, перед ним высились темные безмолвные стены — ничего больше. Бродить таким образом вокруг Кракова нельзя было долго; Русские, заметив неприятеля, могли отрезать ему путь отступления в Тынец и взять эту крепостцу, так как в ней оставалось гарнизона всего сотни две. Шуази с тяжелым чувством направился к Тынцу, покидая на произвол судьбы оставшихся под стенами замка капитанов Виомениля и Сальяна с частью отряда, Отойдя версты две или три, он вдруг услышал сильный ружейный огонь в Кракове. остановился и послал польского офицера на разведки. Офицер скоро вернулся и сообщил, что замок занят Виоменилем и Сальяном. Шуази повернул назад и быстро пошел к Кракову.
В исходе 3 часа ночи Виомениль и Сальян приблизились к замковым воротам. Перед тем выпал большой снег, и люди отряда имели на себе поверх платья белую ксендзовскую одежду, дабы не возбуждать внимания часовых. Невдалеке от ворот находилось внизу замковой стены отверстие для стока нечистот, заделанное железной решеткой; решетка оказалась по условию выломанной, часового при отверстии не было. Французы пробрались внутрь замка без труда, кинулись на караул при воротах, закололи часового, захватили на платформе ружья и без выстрела перевязали всех людей, а потом направились к главному караулу и сделали то же, после беспорядочной стрельбы захваченных врасплох солдат.
Замок был в их власти. Вслед затем прибыл Шуази с отрядом; тотчас были завалены изнутри ворота и оставлена свободною лишь низкая калитка.
Для отвлечения внимания военного начальства от замка, в эту ночь был назначен в городе костюмированный бал, на котором находился и Штакельберг. Весть о взятии замка пришла к нему на балу, и он решился отнять замок тотчас же. Была произведена бессвязная атака, но отбита; за нею чрез полчаса другая, но также без успеха; потеряно 42 убитых и раненых. В 3 часа пополудни пришло подкрепление со стороны Тынца, усиленного из Белиц. Отряд этот отбросил Русских, и пехота пробралась в замок, кавалерия же была отогнана с потерею 15 человек. Ночью на 24 января опять подошла подмога и тоже прорвалась в замок, потеряв впрочем очень много людей 21.
В таком виде представляется захват краковского замка по печатным источникам и частью по донесению Штакельберга и первому расследованию Суворова. По приказанию военной коллегии было вскоре произведено следствие; оно бросает сильное сомнение на некоторые из приведенных данных, сделавшихся ходячими. Собственно перед захватом замка никаких послаблений в караульной службе Штакельберг не допускал; послабления существовали с самого прибытия его в Краков и, вследствие отсутствия всякого надзора, перешли мало помалу в полную распущенность. Караул содержался с ружьями незаряженными; караульную службу никто никогда не поверял; дальние разъезды не посылались и сведения о неприятеле не поверялись; ближние конные патрули исполняли службу когда и как вздумается их ближайшим начальникам, без поверки свыше; не было дано инструкции ни плацмайору, ни караульному офицеру; к отверстиям под стеной, для стока нечистот, часовые не ставились и эти отверстия никогда не осматривались. От такого систематического небрежения, в ночь на 23 января караулы оказались спящими; конные патрули не показались вне замка ни разу; стоявший вблизи парома часовой казак самовольно отошел от своего поста на версту, за сменой, и таким образом не заметил прибывших от Тынца людей 22.