Румянцев, деятельно переписываясь с Прозоровским, заметил, что князь нигде в своих донесениях не упоминает имени Суворова u потребовал объяснения. Прозоровский донес в начале ноября, что Суворов в отпуску, по болезни не возвратился и где находится ныне, неизвестно. Строгий Румянцев изъявил Прозоровскому свое неудовольствие, запретил увольнение в отпуски из заграничных войск, а Суворову послал предписание — немедленно явиться на службу к своему месту, заметив при этом, что ему, Суворову, должно быть известно об открывшихся военных действиях. Ноября 21 Суворов послал Румянцеву рапорт и письмо. В рапорте говорилось коротко: «ордер вашего сиятельства, пущенный от 14 ноября, мною получен»; ничего больше. Письмо, немногим длиннее, объясняло, что болезнь препятствует ему, Суворову, исполнить приказание немедленно, но чрез некоторое время, когда в состоянии будет ехать, он отправится к своему месту, только не на почтовых. Суворову видимо не хотелось ехать в Крым, под начальство Прозоровского; он 20 ноября снова написал Потемкину, ввернув фразу: «благополучие мое зависит от одной власти высокой особы вашей светлости; не оставьте покровительствовать». Потемкин исполнил на этот раз его просьбу, и Румянцев получил приказание о назначении Суворова для командования кубанским корпусом. Поблагодарив Потемкина за покровительство и пообещав ему «полную точность в исполнении повелений, невозвратную преданность и правость души», Суворов не мог однако, вследствие болезни, выехать тотчас же и прибыл на Кубань лишь в половине января 4.
Приехав в копыльское укрепление, главный пост на Кубани, Суворов прежде всего позаботился о независимости своего положения, потому что хотя командующий войсками в Крыму и не имел возможности вмешиваться в распоряжения начальника на Кубани, но все-таки кубанский район считался в его ведении. Недавно последовало предписание князя Прозоровского предшественнику Суворова на Кубани, где говорилось, что он, Прозоровский, не знает той страны и потому не может давать подробных наставлений для расположения войск. Основываясь на этом документе, Суворов пишет Румянцеву 18 января, что ему необходимо иметь разрешение, «независимое от стороннего распоряжения, ибо излишняя переписка подвергает иногда нужные предприятия медленности», тем более, что князь Прозоровский сам сознается в незнакомстве с краем. Затем он отправляется лично осматривать линию постов по берегу моря до Кубани и по Кубани до Копыла, изучая вместе с тем страну. Результатом объезда было самостоятельное топографическое описание края и любопытные этнографические сведения, с цифрами и определительными данными, в которых не забыты даже Некрасовцы, хотя их считалось не более 600-800 человек, способных к войне. Он обратил также внимание на здоровье войск и на состояние госпиталей. Смертность была большая; для уменьшения её Суворов прибегнул к средству широкого расположения скученных дотоле войск и к эвакуации госпиталей. В одном из позднейших (1792) писем своих он говорит об этом так: «копыльский на Кубани перевел я, оздоровивши госпиталь по разводу бывших в куче войск вдоль реки Александровской, за который до меня начальствующему от главнокомандующего было жестокое взыскание по крайней смертельности, опорожнился приходом, так и другие». Чтобы избавить, конницу от беспрестанных изнурительных разъездов по берегу Кубани, он приказал выжечь приречные камыши, чтобы горцы не могли скрытно прокрадываться; летучие кавалерийские отряды расположил по укреплениям и учредил между укреплениями наблюдательные посты 8.
С конца января Суворов приступил к постройке новых укреплений, несмотря на сильную стужу и набеги хищников, предположив несколько сократить протяжение всего кордона и довести его до соединения с моздокскою линией. Везде он был сам, всюду указывал и наблюдал. В апреле он проехал в Азов и дорогой назначил места для редутов на линиях сообщении, приказав тотчас же начинать работу. По его расчету, вся система укрепленных пунктов долженствовала быть окончена в мае месяце; не дожидаясь срока, он потребовал артиллерию для вооружения шанцев и несколько полков на подмогу. Подкрепление было действительно нужно в виду тройной цели, которую приходилось ему преследовать: положить преграду набегам хищников из-за Кубани, водворить спокойствие и оседлость между ногайскими Татарами и быть в состоянии отражать турецкие десанты. Под начальством Суворова находилось всего около 12000 человек, большею частию кавалерии; просил он еще 2-3 полка пехоты и один конницы, так что в итоге было все-таки мало; но у него цифра никогда не играла главной роли. Во-первых, он с замечательным искусством проектировал распределение войск по линии, не впав в обыкновенную при подобных условиях ошибку — излишнее раздробление сил. В крепости он назначил по две роты пехоты, в фельдшанцы по одной и меньше, до двух капральств; остальное предназначалось в резерв, крупными частями, в важнейших местах. Во-вторых, несмотря на работы по постройке укреплений, войска были упражняемы в строевых ученьях и маневрах, применительно к условиям и характеру местной войны. В донесении Румянцеву он прямо говорит, что количественный недостаток будет пополнен качественным достоинством: «не оставлю неизнурительного выэкзерцирования при наступлении лучшей погоды, дабы способностию сею увеличить число их». В-третьих, он внушал своим подчиненным необходимость постоянной бдительности на линии, т.е. напирал на меры предупредительные.
Действуя таким образом на войска, он старался влиять и на население: ласкал начальников и властных людей в ногайских ордах, шутил с ними, дарил их вещами и деньгами, обещал многое в будущем, служил за них ходатаем пред Румянцевым. Меньше 100 дней пробыл Суворов в этом краю, т.е. такой срок, который обыкновенно нужен, чтобы только осмотреться, а между тем край был уже изучен, неприятель исследован, построено больше 30 укреплений, изменен порядок службы на кордоне. Набеги из-за Кубани прекратились; Татары, охраняемые от волнений закубанских эмиссаров и от набегов хищников, успокоились, принялись за мирные занятия и, главное, стали убеждаться в том, что Русские действительно имеют ввиду добрую для них цель. Умный, проницательный Румянцев не мог не оценить плодотворной деятельности Суворова на Кубани и отзывался о нем с удовольствием и похвалою.
Он не мог в той же мере быть довольным князем Прозоровским. Несмотря на одержанную в октябре 1777 года победу, восстание распространялось; многие русские продовольственные магазины были захвачены; сообщения Прозоровского с отрядами, крепостями и границею отрезаны. Положение Русских сделалось критическим, и некоторые отдельные посты были брошены с занимавшими их отрядами на произвол судьбы. Правда, это продолжалось недолго, и в декабре восточная часть Крыма была уже очищена от мятежников, но зато явился новый претендент на ханство, Селим-гирей; Турция послала в Черное море, для поддержки возмутившихся Татар, 8 военных кораблей; один из отрядных начальников, генерал-майор Райзер, делая одни грубые ошибки, в заключение куда-то пропал со всем своим отрядом. В конце концов мятеж однако же все-таки был усмирен, и Селим-гирей бежал. Затем в апреле Прозоровский получил двухгодовой отпуск для излечения болезни, и на его место Румянцев назначил Суворова.
Взаимные отношения Прозоровского и Суворова нельзя сказать чтобы были хороши. Суворов, как мы видели, тяготился своим подчиненным положением и старался из него выйти, а Прозоровский делая вид, будто ему все равно, в сущности оскорблялся тенденциями Суворова и выставлял их на вид. Так, в марте 1778 года он пишет Румянцеву, что Суворов никогда и ни о чем не извещает его с Кубани; я-де доволен, потому что до Кубани далеко и той стороны я не знаю; но это затрудняет общую связь действий по указаниям вашего сиятельства, «Не в жалобу, а единственно из усердия к службе прошу повеления, чтобы генерал-поручик Суворов, если не захочет рапортовать (чего и не требую), то записки об обращениях и намерениях своих посылал бы» 9.
Когда Прозоровский был уволен в отпуск, но еще не уехал, Суворов сдал свой пост, приехал в Бахчисарай и там остановился, ничего не сообщая Прозоровскому о своем прибытии. Чрез несколько дней Прозоровский однако узнал об этом; имея отпуск в кармане (может быть даже вынужденный) и не желая тратить по пустому время, он известил Суворова, что приедет к нему сам для объяснений по сдаче корпуса. Суворов сообщил чрез нарочного на словах, что по болезни никого принять не в состоянии. Тогда Прозоровский чрез того же посланного просит известить о часе, в который он может приехать на следующий день, но ответа и на завтра не получил. Из лагеря своего он послал в Бахчисарай адъютанта; адъютант вернулся и доложил, что Суворова нет дома, что он ужинает у резидента, а на другой день собирается ехать к хану. Теперь Прозоровский не мог уже не догадаться, что Суворов решительно не желает свидания с ним, поэтому послал к нему генерала Леонтьева для сообщения нужных сведений, а сам отправился в путь из Крыма. Впрочем, о последней выходке Суворова он не преминул донести главнокомандующему.