Нет сомнения, что на Суворова бывали нарекания именно в этом отношении. Война была такого рода, что и соблазнов представлялось много, и прикрывать грехи было не трудно, а потому остаться чистым от всяких подозрений было мудрено. Между тем подозрения такого рода были для Суворова хуже острого ножа; от одного их прикосновения он терял хладнокровие и спокойствие, тем паче, что не мог во всяком данном случае поручиться за каждого из своих подчиненных. Евреи местечка Климантова доставили конфедератам разные оружейные и амуничные вещи за порядочную сумму денег; за это наложена на них контрибуция в 200 червонных и взято несколько половинок сукна. Подрядные деньги были справлены конфедератами с диссидентов; один русский майор поэтому роздал диссидентам часть контрибуционной суммы; другую часть взял капитан и разделил на команды; про сукно не упоминается вовсе 11. Как тут добраться истины и вытащить спрятанные концы, когда пост от поста на десятки верст, происходят беспрестанные поиски и налеты, приходится все делать второпях и для действительного контроля нет даже почвы?
А мирным обывателям приходилось расплачиваться либо с Русскими, либо с конфедератами, а при несчастии и на обе стороны. Разорение было ужасное, жалобы многочисленные и постоянные. С самого начала войны был издан высочайший манифест и подтверждался затем несколькими распоряжениями о сохранении войсками добрых отношений к населению, но претензии не уменьшались, а скорее увеличивались. В августе 1769 года Веймарн пишет в приказе: «нет почти того дня, чтобы мне не были представлены от разного звания и чина здешних обывателей наигорчайшие жалобы» 13. Но зло было слишком сильно и пример таких начальников, как Древиц, соблазнителен; приказы и подтверждения оставались мертвой буквой 13.
И по долгу, и по нравственному чувству, Суворов боролся с этим злом неутомимо. Ом постоянно доносит Веймарну, что за грабежи, незаконные поборы и обиды наказывает виновных жестоко. Действительно, потачки он за это не дает, впрочем в бесполезную жестокость не впадает и смертную казнь заменяет почти всегда батожьем и шпицрутенами. Во время поисков за конфедератами, он предписывает никому из людей нигде не останавливаться; строго наблюдает, чтобы современные постановления насчет добычи исполнялись буквально и дополняет их своими собственными правилами. Так в одном из июньских приказов 1770 года он пишет: «лошадей, в добычу от возмутителей (так повсюду приказано было звать конфедератов) получаемых, — годных определять в службу, давая тем, кто оные возьмет, некоторую плату; ружейные же и амуничные вещи в пользу службы употреблять. Когда возмутителей разобьют и у нас в добычу деньги или вещи взяты будут, то нет нужды рассматривать, откуда они получены, но следует разделять оные по всей команде, разве бы отнятые деньги принадлежали казне, в таком случае поступать по толкованию 112 артикула». В последующее время он входит по этому предмету еще в большие подробности и не ограничивается общими наставлениями, а дает указания и на частные случаи 13.
С большим запасом доброй воли Суворов принимает и проводит в подчиненные ему войска указания высшей власти на счет человеколюбия и справедливости. В приказе 11 февраля 1770 года он говорит: «остроумно разглашать, где мятежники гнездятся, что желающие жить спокойно дома, без малейшего страха являлись бы, и им того ж часа либертации даны быть имеют, и однако не забывать при сих случаях брать с них надлежащие реверсы. Сим можно основать, а потом и умножить в них дезерцию (побеги), которая всякому неприятелю по междоусобной недоверенности страшнее, нежели самая победа». Установив правилом, чтобы обыватели не давали конфедератам пристанища, ничем им не помогали и объявляли бы об их присутствии под опасением штрафов и наказаний, Суворов сам охотно отказывается от таких крутых мер, когда дозволяют обстоятельства. Провинившиеся в недонесении о конфедератах опатовские мещане таким образом «выпущены на пароль и взяты с них рецессы; им же для безопасности и для доказательства мятежникам, что им их впредь больше таить не можно, с прописанием даны охранные листы». Суворов даже берет на себя контролирование других, ему не нодчиненпых, в интересах справедливости. Так в ноябре 1769 года он доносит Веймарну, что присланные для дальнейшего отправления арестанты кажутся ему невинными или сомнительными, и ради человеколюбия просит на будущее время для таких случаев указания 14.