В Муттене Французы нашли целый госпиталь. Не имея возможности везти за собою тяжелораненых, Суворов велел оставить их здесь с лекарем, несколькими фельдшерами и офицером, знавшим французский язык. Офицер был снабжен письмом к начальнику первых французских войск, которые вступят в Муттенталь; великодушию их поручались русские раненые. Таких раненых после Розенберга осталось - до 600 человек Русских и больше 1,000 Французов. Офицер, штабс-капитан Селявин, возвратился в Россию в следующем году, с засвидетельствованным Французским правительством документом о прекрасном исполнении возложенного на него Суворовым поручения 2.
Тем временем корпус Розенберга шел форсированным маршем, почему и успел подняться на гору Брагель до французской погони. Переход чрез Брагель был Розенбергу затруднительнее, чем Суворову, потому что выпал свежий снег и продолжал идти вперемежку с мелким дождем, при сильном, холодном ветре. Вьюки растянулись, ночи приходилось проводить почти без огней, на мокрой земле. Всюду виднелись еще свежие следы недавних побоищ, но тела русских убитых были похоронены. Наконец 23 числа войска прибыли к Гларису и здесь имели утешение несколько подкрепить свои силы. Достался ли Русским французский продовольственный магазин, или был сделан сбор припасов с городских жителей, но только каждый солдат получил понемногу пшеничных сухарей и по фунту сыра 2.
В ужасном виде находился наличный остаток Суворовской армии: люди были оборваны, босы, истощены походом и голодом, патронов почти не оставалось, так же как и артиллерии, вьючного обоза не было и половины. Не только офицеры, но даже генералы не выделялись из общего фона картины; Ребиндер обходил войска в сапогах без подошв. Казалось, что чаша горя и бедствий дошла до краев, что человеческая выносливость и терпение достигли последнего своего предела; но это только казалось, а на самом деле худшее ожидало впереди.
В Гларисе пропала последняя надежда Суворова на помощь и содействие Австрийцев: Линкен давно покинул долину Линты и без всякой необходимости отступил в Граубинден. Раздражение противу Австрийцев достигло высшей степени; не может быть сомнения, что его вполне разделял и Суворов. Австрийцы поставили его в положение, доселе им не испытанное, несмотря на долгую военную карьеру; они привели его к краю пропасти, где его слава непобедимости могла исчезнуть как мираж. Пробиваясь чрез Муттенталь и Кленталь, он имел в виду продолжать наступление к Везену, чтобы открыть себе путь на Сарганс, соединиться с Елачичем, потом с Петрашем, временно заменившим Готце, и наконец с Корсаковым. Но жалкие распоряжения Австрийцев, начиная с выступления эрц-герцога Карла из Швейцарии, до того осязательно доказывали ненадежность союзников, что риск, которому подвергались русские войска преследуя такой план, вовсе не соответствовал выигрышу. Надо было думать уже не о том, чтобы поправить положение дел коалиции в Швейцарии, а заботиться только о себе, т.е. об одних русских войсках; требовалось иметь в виду один свой интерес и пренебречь союзным интересом, который неотразимою силою фактов сделался теперь чужим. Иначе говоря, Суворову предстояло принять решение о спасении военной чести и славы России, как можно меньше рискуя и помышляя лишь о том, чтобы сохранить остаток армии от поражения и истребления.
Такое движение было в сущности отступлением, и если Суворов на него решился, то значит имел важные причины. Как ни капитальны вышеприведенные его соображения, но едва ли они одни руководили им. Он сам говорил, что идти на Сарганс было бы "благороднее", т.е. больше соответствовало его принципам; ради одного этого обстоятельства он мог принять такое решение, даже выкидывая из своего расчета интересы союзников. Но против подобного смелого плана возвышало свой голос ужасное состояние его армии и, в особенности, недостаток артиллерии и патронов, бывших на последнем исходе. В его переписке мы находим два письма, Ростопчину и эрц-герцогу Карлу, где он говорит, что отсутствие патронов заставило его уклониться от новых сражений и повернуть на Паникс. И точно, держаться прежнего плана, не имея средств к огнестрельному действию, было бы безумием. Суворов нашел в себе силу, чтобы подавить свои личные взгляды и поступить объективно 10.