Что Суворов пользовался необыкновенным влиянием на войска, - в этом согласны все, и поклонники его, и порицатели. Причина такого духовного владычества Суворова над войсками заключается в указанной выше его особенности - замечательной полноте его военного типа, необычайном богатстве его военной натуры. Если не всякий из его подчиненных понимал это, то всякий чувствовал. Победный ток (да позволено будет так выразиться) передавался от предводителя десятками путей; на кого не действовал один из них, действовал другой. Глазомер, приводящий в изумление своею верностью; инициатива, никогда и ничем не парализуемая; быстрота решения и энергическое исполнение, несмотря ни на какие препятствия; понятная всякому простота действий; полное пренебрежение численным перевесом неприятеля, так как "бьют уменьем, а не числом"; в заключение, как венец всего, не ослабляемая никакими сомнениями вера в самого себя и в свои войска, т. е. безусловное убеждение в успехе, - вот что передавалось от Суворова войскам и делало их послушным победным орудием в его руках. Прибавим ко всему этому патриотизм, благочестие, любовь к солдату, близкое знакомство со всеми мелочами его быта, со складом его понятий, с процессом образования его идей, уменье с солдатом говорить и обращаться, и проч., и проч., и тогда увидим, какая масса могучих нравственных нитей связывала последнего солдата Суворовской армии с вождем. Следствием были постоянные победы, и эти неизменные победные свойства Суворова сделались в свою очередь причиною, что солдат стал его считать каким-то высшим существом. Говорили, что знал он человеческую душу насквозь; не мог на него прямо смотреть тот, у кого не чиста совесть; видел труса по лицу, ставил его вперед, и делался трус храбрецом. Бог дал ему змеиную мудрость, ведал он "Божью планиду", умел разрушать и волшебство, и козни дьявола именем Божиим, крестом да молитвой. Знал он все на свете, проницал замыслы врагов, чуял в безводных местах ключи; не начинал сражения прежде, чем отойдет обедня, что служат на небе ангелы Господу; Божий посланец оберегал его в бою. И смело шли за вещим Суворовым войска, слепо доверяясь своему вождю 7.
Личное присутствие Суворова, даже одно его имя, производило на войска чарующее действие. В Италии, в каком-то сражении, при одной частной неудаче, рота или какая-то небольшая часть, услышав сзади крик: "Суворов здесь", рванулась вперед и легла чуть не поголовно под губительным огнем неприятеля. На Треббии Фукс был зрителем упорного боя, наблюдая его с небольшого возвышения вместе с Дерфельденом; он заметил, что как только появится Суворов в своей белой рубашке там, где войска приходили от неудачи в расстройство, порядок восстановлялся тотчас же. Дерфельден объяснил Фуксу, что насмотрелся на подобные явления в продолжение 35 лет, как знает Суворова; что этот непонятный чудак есть какой-то талисман, который довольно развозить по войскам и показывать, чтобы победа была обеспечена 8.
Это обаяние громадным образом увеличивало противу других ресурсы Суворова на поле сражения; оно преимущественно и делало его не похожим ни на кого, дозволяя не придавать большой цены многим тактическим правилам и формам, отступать от них безбоязненно и вообще прибегать к средствам необычным. Такой способ действий озадачивал и противников Суворова на поле сражения, и поверхностных критиков в кабинете; но хотя первые были постоянно биты, вторые не убеждались непрерывною цепью фактов. Доктрина, рутина, схоластика, предание, форма - были слишком сильны, и Суворов оказался невеждою в военном деле, незнакомым с основными истинами тактики, варваром, одаренным инстинктом войны. Критики не заметили, что до этого "инстинкта" надо не спуститься, а подняться, и что такую военную теорию, как Суворовская, может создать и усвоить не всякий желающий, а только избранная, в высокой степени даровитая военная натура. Весьма метко выразился один англичанин того времени, лорд Клингтон, сказав, что Суворов в тактике есть тоже самое, что Рембрандт в живописи 8.