Веймарн обнес Суворова и перед военной коллегией. В донесении своем, начиная с представленного Суворовым наградного списка, он говорит, что «со своей стороны иного сказать не может, как то, что по-видимому каждый свой долг исполнил». Далее он пишет, что Суворов ничего не доносил «о предыдущих обращениях и мероположениях к согласному действию с прочими» и обращает внимание коллегии на то, что Суворов, после такого удачного дела, не преследовал разбежавшихся и не обратился на Косаковского, а предоставил это другим. Суворов даже помешал довершить победу полковнику Дирингу, ибо отошед от Сталович, остановился и произвел победный салют; Диринг же, заключая из пальбы, что Суворова теснит Огинский, не пошел к Сталовичам для преследования последнего, обратился к Несвижу для поддержания Суворова и таким образом потерял время к прямой выгоде конфедератов. В заключение Веймарн выставляет последующие действия Диринга в выгодном свете и прилагает, на немецком языке, экстракт из его рапорта 11.
Этим дело и кончилось; никакого суда над Суворовым учреждено не было, вопреки утверждению некоторых авторов. Веймарн был человек ума не дюжинного и конечно понял бы, что таким поступком он компрометирует себя, а не Суворова. Суворов, получивший за свою службу в Польше до Сталович орден св. Анны 1 степени и Георгия 3 класса, был награжден за сталовичскую победу в декабре 1771 г. орденом Александра Невского, которого не имел еще тогдашний его начальник, Бибиков 13.
Все подобные неудовольствия оставляли в Суворове след, и пребывание в Польше становилось ему более и более в тягость. Прошлогодняя его попытка перебраться в армию Румянцева почему-то не удалась; он повторил ее и в 1771, еще до сталовичских неприятностей, подав 26 июля прошение на высочайшее имя о переводе его в главную армию против Турок, в котором говорит, что «желает по усердию своему продолжать службу с практикой». Об этом он просил и Веймарна, говоря: «довольно претерпел, смордовался, а для могущих быть взысканиев, подозрениев и ответствиев остаюсь непорочен». Но в августе Суворов, не объясняя причины, просит задержать его челобитную до октября. В конце концов перевод опять не состоялся 14.
. Этот год был особенно богат по всем отраслям деятельности Суворова, Распоряжения его касаются внутреннего обихода в войсках, содержат в себе правила службы и общие, и собственно Суворовские. Он рекомендует постовым командирам бдительность и осторожность; приказывает делать поиски с партиями неслабыми и не далее одного перехода с возвратом назад; суточный марш рассчитывает от 50 до 85 верст; о предпринимаемых поисках предписывает предупреждать ближайшие посты; «не бродить по куриному, а ходить по оленьему»; избегать употребления шпионов по сомнительности их сведений; казакам не атаковать, а только преследовать. По инструкциям Суворова первое условие для поражения конфедератов состоит в поспешности; атаковать их следует скорым и сильным ударом, лучше всего колоннами с интервалами в них; сделав удар, ни минуты не стоять на месте, а идти назад преимущественно другой дорогой. Если неприятель по верным вестям окажется сильнее, чем предполагалось, то просто повернуть назад и идти домой. Если конфедераты имеют артиллерию, то прежде всего ее отнять; тогда они падают духом. Не раздувать потерь неприятеля; постовым командирам не представлять ему, Суворову, известий о конфедератах на рассмотрение, а распоряжаться самим по зрелом рассмотрении дела. Особенные заботы Суворова направлены на обучение войск; он входит в это дело беспрестанно и с подробностями, приказывая наприм. обучать солдат даже во время нахождения их в карауле, чтобы они не убивали время на игру в шашки 15.
На грабительство и неправильные поборы войск жалобы продолжались. Тогда все смотрели на добычу, как на совершенно справедливое вознаграждение войска за одержанный им успех и как на естественное последствие победы; такой взгляд никем не оспаривался и был узаконен. Подобным же образом смотрел на добычу и Суворов, но сознавал, что путь этот скользок и не будучи регулирован, ведет к грабежу, насилиям и полной разнузданности. Поэтому Суворов постоянно напрягал усилия к удержанию понятия о добыче в законных пределах, и переступивших этот предел наказывал со строгостью. Он беспрестанно подтверждает о невзимании никаких незаконных поборов; с негодованием укоряет постовых и отрядных командиров в том, что они от добровольно явившихся, отставших от конфедерации людей, отбирают лошадей и их собственное платье; напоминает распоряжения высшего начальства и постановления военной коллегии о том, какая именно добыча, доставшаяся после боя, принадлежит казне, какая войску. Он обвиняет казаков в том, что когда легко раненый конфедерат валится с лошади и притворяется убитым, то казак обдирает его и оставляет на месте, а не берет в полон, ибо должен был бы представить неободранного, чрез что конфедерат «становится горшим возмутителем». Или же спихнув конфедерата пикой с лошади, казак не обращает на него никакого внимания, а бросается за его конем, тогда как добытый конь должен принадлежать казне. Больше всего грозит Суворов за то, когда «при пленении кого получше, другие задние наехавши, стараются его себе отбить, за каковую шалость без изъятия немедленный шпицрутен». Для добычи предписывается пехоте на ходу не останавливаться, кавалеристам с коней не слезать и проч. Вообще из распоряжений Суворова видно, что он говорит не с чужого голоса, что они составляют результат его непосредственных наблюдений, что он все знает собственным опытом, все видел своими глазами, и однако же, несмотря на бдительность Суворова, все-таки происходили такие случаи, как под Сталовичами, с булавою Огинского 15.