Процессия вошла в ограду Лавры, гроб внесли в верхнюю монастырскую церковь, началась божественная служба, Надгробного слова сказано не было, "но лучше всякого панегирика", говорит очевидец: "придворные певчие пропели 90 псалом, концерт Бортнянского". Они пели: "Живый в помощи Вышнего, в крове Бога небесного водворится. Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на него. Яко той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна. Плещма своима осенит тя и под криле его надеешися.... Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе; к тебе же не приближится.... Яко аггелом своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою. На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия. Яко на мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя мое. Воззовет ко мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его: долготою дней исполню его. и явлю ему спасение мое". - Присутствовавшие не в силах были удерживать слезы; все плакали, "и только что не смели рыдать", говорит тот же очевидец. Отпевание кончилось, приступили к последнему целованию и понесли гроб к могиле. Залпы артиллерии и ружейный огонь раздались при опускании гроба в землю, и прах великого воина скрылся от глаз живущих на веки.
Суворов похоронен в нижней Благовещенской церкви, возле левого клироса. На могильной плите его до 50-х годов была надпись: "Генералиссимус князь Италийский граф Александр Васильевич Суворов Рымникский. Родился 1729 года ноября 13 дня. Скончался 1880 года мая 6. Тезоименитство ноября 23". Потом эта надпись заменена другою, более лаконическою, на которую Суворов указывал при своей жизни: "Здесь лежит Суворов" 26.
В русской истории есть события и имена, которые неизгладимо запечатлелись в народной памяти. Такие живые страницы заключают в себе только то, что сам народ пережил, перечувствовал или выстрадал и только тех, которые во всем этом принимали участие. Суворов к числу таких лиц не принадлежит, также как и другие полководцы, за весьма редкими исключениями. Это потому, что политические события и войны в таком только случае воспринимаются народным сознанием и глубоко в него врезываются, когда они затрагивают народные интересы и жизнь; тогда вместе с ними остаются в народной памяти и имена деятелей. Суворовские войны не имели такого значения, как и сам Суворов, а например о князе Скопине-Шуйском песни поются во множестве.
При всем том Суворов не был совершенно изъят из числа лиц, удостоившихся народного внимания. И при его жизни, и первое время по смерти, песни и предания о нем были довольно многочисленны; в том числе немалая доля носила на себе баснословный характер. Передавалось, будто до рождения его были видны на небе хвосты, ибо, по словам одного юродивого, "рождался человек знаменитый и нехристям страшный"; говорилось, что никогда и никому не будет известно место его рождения (действительно, с достоверностью неизвестно); объяснялось, что новорожденному было дано счастье святым перехожим или ангелом, которого приютили его родители. Существование таких преданий в народе тем понятнее, что легендарные о Суворове рассказы нашли себе место даже в высшем русском обществе и ходили не в одной России, а также в Турции, Польше, Швейцарии. Из числа генералов нового времени, кроме Суворова, один только Кутузов остался в преданиях русского народа; но о нем упоминается несравненно реже и меньше, хотя 1812 год был для народа гораздо важнее и ближе всех войн, веденных Суворовым. Причиною такого внимания народа к Суворову была необыкновенная цельность и оригинальность его личности, громадное дарование, выражавшееся в фактах поразительных, и внутренняя связь его с солдатом, а следовательно и с народом, из которого солдат вышел.