Все это писалось конечно вообще, но предназначалось по адресу разных лиц, Суворову не подчиненных и отчасти пользовавшихся доверенностью Веймарна. Еще беспощаднее он бичует отступления от воинского безусловного повиновения, в особенности по отношению к нему самому. Приняв под свое временное начальство часть Петербургского легиона, он обращается к Веймарну с требованием: «подобно как Гарпагон за свою покражу отдает под суд город и с пригородами, так я всему легиону не довериваю. Прошу ваше высокопревосходительство чаще в оный подтверждать о дисциплине и субординации, т.е. чтобы они просто и нехитроязычно мне были послушны, а не фигурили по кабинетному; сие значит много остроумия, а малый смысл». Преследуя ненавистное ему питье кофе по панским дворам, он предлагает не выдавать нижним чинам провиантские деньги за дни угощения в усадьбах, «чтобы не богатели и после не мотали; нужное солдату полезно, а излившее вводит в роскошь — мать своевольства». Он указывает Веймарну на то, что офицеры и даже солдаты начинают употреблять польские шапки и платье; «уж им и государева шляпа лоб жмет, уж под мышками и кафтан тесен». Он выставляет ему на вид дурные внутренние порядки кавалерийских частей, говоря, что по старому кавалерист назывался хозяином, а теперь он не может знать, какой шерсти его лошадь. «Все равно, посади лопаря на такую лошадь, как такого кавалериста на его оленя или холмогорскую корову. А что смотрят офицеры? Есть кошелек, кофей у пана готов», стало быт ему ни до чего и дела нет. Издевается Суворов и над посадкой кавалеристов, называя ее «арлекинской позитурой». Короче говоря, нет почти предмета, которого бы он не касался в своих письмах и представлениях к Веймарну. Но рядом с критическими выходками, он преподает ему и свои наблюдения над конфедератами, способом их действий в бою, порядком походных движений и другими характерными особенностями. Например, конфедераты Миочинского на ретираде останавливаются и эскадронами дают огонь; Пулавцы бегут просто, без хитростей; про третью партию замечает, что она состоит из картежников, и тому подобное 16.
Преемник Веймарна, Бибиков, оказался человеком помягче и яснее понимающим достоинства Суворова. Изменяя в декабре 1771 года распределение войск, Бибиков в предписании своем говорит: «оставляю впрочем вашему превосходительству на волю, как располагать и разделять войска, как за блого вы по известному мне вашему искусству и знанию земли и наконец усердию к службе рассудить изволите». Далее он пишет: «для занятия войсками нашими Замосцья прошу подать мне свои мысли, каким образом оное достигнуть бы было можно» 17. Таким образом между Бибиковым и Суворовым установились добрые отношения, которые не изменились до конца совместной службы начальника и подчиненного в Польше и продолжались по отбытии Суворова на другой театр войны 18.
Наступил 1772 год. На большом военном совете у русского посланника в Варшаве решено было покорить все укрепленные места, находившиеся во власти конфедератов. Русские войска, состоявшие под начальством Бибикова, предполагалось разделить на три корпуса, из коих один должен был действовать в поле, а два другие — попеременно производить осадные работы (похоже на то, что раньше предлагал Суворов Веймарну). Для сбережения войск положено было не прибегать к штурмам. Королевско-польские войска, под начальством Браницкого, назначались в помощь Русским.