У Сталина отношение к бывшим офицерам было однозначно подозрительное. Он считал их заговорщиками. И в этом отношении расходился с мнением Ленина по вопросу использования военных специалистов. Встретив прохладное отношение военных в Царицыне, Сталин дал телеграмму в ЦК Ленину, требуя себе полномочий на вмешательство и в дела военные, потому что обнаружил здесь большие беспорядки.
Центральный Комитет сначала не дал Сталину таких полномочий, посчитав, что он должен заниматься главным делом, ради которого направлен продовольствием.
Сталин успел отправить несколько эшелонов с хлебом в голодающий Петербург, чем оказал большую услугу революции.
Но в конце июля противник перешел в наступление. Генерал Краснов намеревался силами белоказачьей армии овладеть Царицыном и соединиться с восставшим чехословацким корпусом, уральскими и оренбургскими белоказаками. Объединение сил контрреволюции отрезало бы северную часть России от южной, откуда поступало продовольствие в Петроград и Москву. Потеря Царицына была бы трудно поправимой катастрофой.
Отрезав Царицын от северного Кавказа, белые лишили Сталина возможности выполнить его основную задачу, ради которой он был сюда направлен, то есть мобилизовать продовольственные ресурсы и направить их в Москву и Петроград. Хлеб остался на юге, а изолированный от него Царицын своего хлеба не имел. Сталин прилагает все силы, чтобы выполнить поручение ЦК и Ленина:
"Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого - ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные "специалисты" (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им...
Что касается истеричных, будьте уверены, у нас рука не дрогнет, с врагами будем действовать по-вражески".
11 июля 1918 года Сталин телеграфирует Ленину:
"Дело осложняется тем, что штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши "специалисты" психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как "штабные" работники, умеющие лишь "чертить чертежи" и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям... и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости. Военкомы не смогли восполнить пробел...
Смотреть на это равнодушно считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями".
Снабжение центра страны хлебом было прервано. Ленин передал Сталину: "... о продовольствии должен сказать, что сегодня вовсе не выдают ни в Питере, ни в Москве. Положение совсем плохое. Сообщите, можете ли принять экстренные меры, ибо кроме как от Вас добыть неоткуда..."
Сталин ответил, что "до восстановления пути доставка хлеба немыслима... в ближайшие дни не удастся помочь хлебом. Дней через десять надеемся восстановить линию..." Но шли не дни, а месяцы, и положение все ухудшалось.
Обстановка была крайне напряженной не только на фронте, но и в тылу: в Петрограде произошло восстание эсеров, покушение на Ленина. В Царицыне скопилось очень много враждебных новой власти элементов: эсеры, террористы, анархисты, монархисты, бывшие офицеры. Существовало организованное контрреволюционное подполье.
Мне кажется, роль Сталина в борьбе с внутренней контрреволюцией более наглядно будет представлена в устах участника событий тех дней, бывшего начальника оперативного отдела армии полковника Носовича, который перебежал к белым и 3 февраля 1919 года опубликовал в белогвардейском журнале "Донская волна" следующее:
"Главное значение Сталина было снабжение продовольствием северных губерний, и для выполнения этой задачи он обладал неограниченными полномочиями...
Линия Грязи - Царицын оказалась окончательно перерезанной. На севере осталась лишь одна возможность получать припасы и поддерживать связь: это Волга. На юге, после занятия "добровольцами" Тихорецкой, положение стало тоже весьма шатким. А для Сталина, черпающего свои (хлебные) запасы исключительно из Ставропольской губернии, такое положение граничило с безуспешным окончанием его миссии на юге. Не в правилах, очевидно, такого человека, как Сталин, отступать от раз начатого им дела. Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой из старых администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим.
Постепенно, по мере того, как он оставался без дела, вернее, попутно с уменьшением его прямой задачи, Сталин начал входить во все отделы управления городом, а, главным образом, в широкие задачи обороны Царицына в частности и всего Кавказского фронта вообще.
К этому времени в Царицыне атмосфера сгустилась. Царицынская чрезвычайка работала полным темпом. Не проходило дня без того, чтобы в самых, казалось, надежных местах не открывались различные заговоры. Все тюрьмы города переполнились...
Борьба на фронте достигла крайнего напряжения... Главным двигателем и главным вершителем всего с 20 июля оказался Сталин. Простой переговор по прямому проводу с центром о неудобстве и несоответствии для дела настоящего устройства управления краем привел к тому, что Москва отдала приказ, которым Сталин ставился во главе всего военного и гражданского управления..."
Носович признает дальше: репрессии имели основание. Вот что он пишет о контрреволюционных организациях Царицына:
"К этому времени и местная контрреволюционная организация, стоящая на платформе Учредительного собрания, значительно окрепла и, получив из Москвы деньги, готовилась к активному выступлению для помощи донским казакам в деле освобождения Царицына.
К большому сожалению, прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и его два сына были мало знакомы с настоящей обстановкой, и из-за неправильно составленного плана, основанного на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, состоявшего при чрезвычайке, организация оказалась раскрытой...
Резолюция Сталина была короткая: "расстрелять". Инженер Алексеев, его два сына, а вместе с ними и значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью по подозрению в соучастии в ней, были схвачены чрезвычайкой и немедленно без всякого суда расстреляны".
Об очищении от белогвардейцев Носович пишет:
"Характерной особенностью этого разгона было отношение Сталина к руководящим телеграммам из центра. Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округов, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначащую надпись на телеграмме: "Не принимать во внимание!"
Так эту телеграмму и не приняли во внимание, а все артиллерийское и часть штабного управления продолжает сидеть на барже в Царицыне".
Сталин же телеграфировал в Москву:
"...Для пользы дела мне необходимы военные полномочия. Я уже писал об этом, но ответа не получил. Очень хорошо. В таком случае я буду сам, без формальностей, свергать всех командиров и комиссаров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит".
Под "отсутствием бумажки" Сталин имел в виду то, что Троцкий как председатель Реввоенсовета республики не дал Сталину полномочий вмешиваться в дела военного командования.
И действительно, его "не остановило" отсутствие "законных" полномочий, по приказу Сталина был арестован Снесарев и почти все бывшие офицеры из штаба. Несколько сот арестованных офицеров были водворены на баржу и содержались там под охраной.