— Да ведь я, любя его, жалеючи… — уже более мягким тоном сказал старик Суворов.
— Жалость жалости рознь, а иную хоть брось. Ты поразмысли-ка, к чему он науку военную изучал, карты читал, ишь какую уйму книг прочитал? Для того ли, чтобы в писарях несколько лет пробыл, в офицеры не по заслугам выскочить… и в отставку…
— Зачем в отставку?
— Да какой же он офицер будет из писарей… К солдатам он и приступить не сумеет… В фронтовой службе аза в глаза знать не будет… Значит, и остается ему только в деревню ехать, бабьи холсты считать…
Авраам Петрович остановился. Василий Иванович молчал, Саша все еще продолжал стоять в прежней позе, порой лишь вскидывая благодарный взгляд на генерала Ганнибала.
— Так-то, дружище, оставь его, пусть идет своею дорогой.
— А ну его, — махнул рукой Василий Иванович, — слова не скажу, пусть потянет солдатскую лямку, только, чур, не жаловаться, приезжать вызволять, шалишь, не поеду… Слышь…
— Слышу, папенька, и не надо… Не пожалуюсь… Только бы поскорей в строй, — радостно подбежал Саша и поцеловал руку отца.
— Завтра.
— Завтра, завтра! — захлопал мальчик в ладоши и бросился на шею генералу Ганнибалу.
— Ишь ласкается к баловнику-то, — проворчал Василий Иванович.
В тоне его голоса послышались нервные ноты.
— Поцелуй отца, — шепнул мальчику генерал.
Саша быстро исполнил этот совет и от души поцеловал Василия Ивановича.
— Тяни, тяни лямку, коли охота, — уже ласково, шутливым тоном заговорил он, — не хотел отцовских забот и не надо…
Приятели заговорили между собой. Василий Иванович передавал Аврааму Петровичу впечатление, произведенное на него Петербургом, в котором он не был уже много лет, рассказывал о сделанных визитах, случайных встречах.
— Буду представленным ее величеству, — сообщил он в заключение.
— А-а-а! — протянул Авраам Петрович. — Я рад за тебя.
— А уж я как рад… Трепет какой-то священный в душе чувствую при одной мысли, что снова улицезрю великолепную дщерь Петрову на престоле, в лучах царственной славы.
— Да, брат, дождалась Россия после многолетних невзгод красного солнышка… В лучах славы великого отца воссела на дедовский престол его мудрая дочь… Служи, Саша, служи нашей великой монархине, служи России! — с энтузиазмом воскликнул генерал, обращаясь к мальчику, снова вернувшемуся к уборке своих книг.
— Клянусь посвятить всю свою жизнь славе всемилостивейшей монархине и России! — с серьезной вдумчивостью сказал Александр Суворов.
— Аминь! — произнес генерал.
В это самое время в отворенной двери показалась Марья Петровна.
— Накрывать обедать в большой горнице прикажете или здесь, ваше превосходительство?
— Накрывайте здесь, будем обедать на новоселье у сына, — сказал Василий Иванович. — Ты закусишь с нами? Провизия деревенская, — обратился он к Аврааму Петровичу.
— Да уж былое дело, я пообедал…
— Не побрезгуй… Может, попадья-то и хорошо сготовила.
— Хорошо, съем чего-нибудь кусочек.
— Так на три прибора, хозяюшка…
— Слушаю-с, ваше превосходительство, — отвечала Марья Петровна и тихо удалилась.
Через несколько минут она вернулась вместе с работницей. У обеих в руках была посуда, ножи, вилки и ложки. Марья Петровна накрыла стол чистой скатертью светло-серого цвета с красными каймами.
Саша тем временем окончил уборку книг. Опустевший сундук, или так называемую укладку, которые делались ниже сундука, мальчик закрыл, а затем, отодвинув лежавший на полу сенник, придвинул в угол и сенник положил на нее.
— Ишь солдат, что быстро сообразил и постель себе смастерил… Молодец! — заметил Авраам Петрович и потрепал подошедшего к нему Сашу по щеке.
Марья Петровна с работницей стали вносить одна за другой незатейливые, но вкусные яства того времени. Горшок щей, подернутых янтарным жиром, гусь с яблоками и оладьи с вареньем составляли меню этого обеда на солдатском новоселье.
Василий Иванович вынул из дорожной шкатулки затейливой заморской работы граненый графинчик богемского хрусталя и две серебряных чарки.
— Анисовой… — наполнил он одну из них и поднес генералу.
— Петровой… — протянул тот руку, но Василий Иванович быстро опрокинул ее себе в рот и, наполнив другую, поднес Аврааму Петровичу.
— У поляков научился, — засмеялся генерал.
— Угадал. Пан Язвицкий, сосед, с гостями всегда так проделывает.
— Это у них в обычае, чтобы показать, что напиток не отравлен.