— Нельзя этого делать, Антим! Во-первых, нас может увидеть кто-нибудь снаружи, во-вторых, дует ветер, подумают, что пожар занялся в церкви. Нельзя.
— Давай зажжем хоть лампаду, что ли.
— И лампаду нельзя. Увидят.
— Ну и что из того, что увидят?
— Подумают, что в церкви скрываются коммунисты, и начнут стрелять. Капитан Харлаков и глазом не моргнет. Ты слышал, кто такой капитан Харлаков?
— Нет.
— Не дай бог тебе его встретить.
— Почему?
Протоиерей замолчал, а потом добавил шепотом:
— Он — убийца Стамболийского!
Оба замолчали, потом усердно перекрестились.
— Не проговорись только где-нибудь, — предупредил поп Йордан. — Лишат жизни нас обоих, так и знай! И моя, и твоя голова слетит. Слышишь?
— Упаси меня бог, отче. Я политикой не занимаюсь.
Побледнев, иеромонах Антим снова опасливо стал поглядывать в сторону алтаря.
— Ты ничего не видишь у царских врат, отче?
— А что там может быть? Ничего не вижу. Впрочем, там что-то светится. Да ведь лампада это. Она серебряная. И в ней отражается наружный свет. Ничего другого я там не вижу. Это наша лампада — подарок вашего монастыря.
— Не в лампаде дело! — продолжал побледневший монах. — Тебе не кажется, что где-то топают, как будто кто-то ходит?
— Кто топает?
— Топает, и все. Снаружи или здесь, но топает! Ходит кто-то по плитам в алтаре. Не слышишь разве?
— Уж очень ты испугался, отче. Приди в себя.
— Я в себе, Йордан, но слышу шаги. Кто-то ходит.
— Не могу понять. Помолчи немного!
Протоиерей схватил его за руку, прислушался, повернув ухо к алтарю и затаив дыхание.
— Ничего не слышу.
— Оглох ты, что ли, Йордан? Да ходит же кто-то в алтаре. Не слышишь разве?
Они долго стояли в оцепенении, но ничего определенного не слышали. Тогда поп Йордан отпустил руку иеромонаха, смело подошел к алтарю, открыл царские врата, посмотрел по сторонам, бросил взгляд на распятие Христа, нависшее над престолом, и громко спросил:
— Есть здесь кто-нибудь?
Голос его загремел по всей церкви.
— Есть здесь кто-нибудь? — повторил он.
Никто не отозвался. Тогда он переступил порог алтаря, опустился на колени у подножия престола и начал усердно молиться. Рядом с ним встал на колени иеромонах, тоже начал молиться. Они долго стояли так и били поклоны, а в разгаре молитвы распятие Христа вдруг наклонилось и стало падать прямо на них.
Оба вскочили и бросились бежать из алтаря. Им показалось, что распятие двинулось вслед за ними. Они оборачивались и кричали, но темная фигура с крестом продолжала двигаться следом. Когда же они достигли запертой входной двери, которую впотьмах никак не могли открыть, чтобы выбраться наружу, вдруг прозвучали слова:
— А ну-ка отодвиньтесь, дайте мне пройти.
Остолбенев, они смотрели на крест, и, когда фигура снова заговорила, поп Йордан узнал голос Митрушки. Он приподнялся, приблизился к кресту и еле слышно спросил:
— Это ты, Митрушка?
— Я, отче. — Два черных, злых глаза смотрели из-за креста Христова. — Открой мне дверь, выпусти на улицу.
— Там капитан Харлаков, миленький ты мой! — ласково произнес протоиерей и приблизился к нему на шаг.
Из-за креста показалось дуло револьвера, и снова послышался голос Митрушки:
— Не подходи, отче, буду стрелять!
— Не смей, Митрушка, выходить, не вздумай сотворить такой грех.
— Ты побереги себя, а обо мне не думай.
— Разве не слышишь выстрелов?
— Слышу, а зачем вы меня выгнали из алтаря?
— Стой, Митрушка, стой. Мы тебя не гоним. Но сюда вот-вот нагрянет капитан Харлаков, чтобы мы ему отслужили молебен. Где я тебя скрою?
Митрушка поставил распятие на каменные плиты и сказал:
— Открой дверь!
— Она открыта.
Митрушка пнул дверь ногой и быстро вышел, словно боялся, что попы схватят его за одежду, чтобы удержать. И в тот же миг на церковном дворе затрещал пулемет, прогремели винтовочные выстрелы.
Отец Йордан ползком добрался до двери и прикрыл ее, потом лег на живот и начал молиться:
— Упокой, господи, душу раба твоего Митрушки!
— Аминь!
— Как аукнется, так и откликнется! — закончил свою молитву протоиерей, взял распятие Христа и отнес его в алтарь, на старое место.
31
«…Среди ночи, часов в двенадцать, когда я уже спал, будят меня мировой судья Ленков с прихожанином Атанасом Бодурским: «Вставай, отче, наш дом поджигают!» Судья был нашим квартирантом. Он боялся, что не успеет вещи вынести, — расскажет потом отец Йордан. — Я быстро встал и оделся. Глядь — город весь осветился от горящих домов коммунистов. Приходский священник всегда с мирянами — и в радости и в горе. Мы втроем, я, мировой судья Ленков и собственник дома Атанас Бодурский, пошли в общинное управление. Там были офицеры и местное начальство: кмет, околийский начальник и другие. Я попросил офицера иметь в виду, что это мировой судья, что мы умоляем не поджигать дом, поскольку это дом не коммуниста Георгия Русинова, а его тестя — деда Атанаса, который не имеет ничего общего с коммунистами.