— Нужно подумать, — сказал Коларов, взглянув на часы. — Сейчас уже поздно, но завтра или послезавтра у нас уже должен быть готов текст этого воззвания…
— Непременно! — согласился Димитров. — А сейчас?
— Сейчас спать…
…Как трудно было уснуть этой ночью после всего пережитого. Тысячи мыслей сверлили мозг, лишали покоя. В ушах все еще звенел далекий, зовущий паровозный гудок международного поезда, с грохотом умчавшегося к границе Болгарии… Той Болгарии, в борьбе за которую они истекали кровью, которая занимала все их мысли, за которую болела душа… Той Болгарии, которую топтали сапоги харлаковых и цанковых, русевых и вылковых… Той Болгарии, где властвовал царь и умирал народ!
Генов добрался до своего места, лег на соломенный тюфяк, ощутил тепло лежавших рядом товарищей, но не мог заснуть. Каким-то странным образом появлялись и уплывали мысли, перемешивались чувства, прошедшие события, представления о будущем, но над всем этим незримо властвовала надежда на неминуемую победу их бессмертных идей.
У него в маленьком блокноте мелким почерком сокращенно и непонятно для других, намеками, которые только он мог понять, было записано главное: общие задачи и его личные обязанности. Еще хотелось, чтобы поскорее наступило утро и можно было бы заняться порученным делом. И благодаря этому жить полнокровной жизнью, переносить все тяготы поражения. Для товарищей он был готов отдать все силы. С ними он шел в одном строю и готов был идти до конца жизни. У него не было других интересов. Сейчас товарищи ждали от него помощи, его верной руки и решительного слова, которое всегда слушали с верой и надеждой…
Трудно было успокоиться, в памяти воскресало родное и далекое… Они были молодыми. Она — учительница в Выршеце, а он — молодой юрист без работы, офицер запаса, приговоренный к смертной казни, партийный работник… Экскурсии, прогулки, лекции, выступления на митингах… Они всегда были вместе… Она часто пела о любви… Эта песня не выходила у него из головы, сливалась с паровозным гудком международного поезда, со стуком колес вагонов, уходящих к границе Болгарии. Что это была за песня? Учительница Иванка Иванчева пела ее приятным мелодичным голосом. С этой песней родилась любовь, мечта быть всегда вместе в бедах и радостях, в скорби и неволе, в страданиях и перед лицом смерти… Смерти они избежали. Но беды им еще предстояли. Однако душу согревала радость сознания, что на их стороне история, что будущее за ними… И они не уступят этого будущего, не отдадут его бандитам, сколько бы те ни хвалились своей силой. Нет-нет! Будущее и радость были предназначены им — тем, кто спал сейчас на рваных, шуршащих соломенных тюфяках здесь, в далеком краю изгнания… Нет, он их не бросит, как не забудет и учительницу из Выршеца, оставшуюся сейчас в одиночестве среди волков, в истекающей кровью Болгарии! Он ее не оставит! Не забудет! Мысленно он писал ей письмо в темную и бескрайнюю ночь:
«…Милая моя, ты все еще в трауре. Скорбеть глубоко, страстно — это достойно твоей любви… Но упорствовать в своей скорби, вянуть, поддаваться печали, чтобы безнадежность сковала твою душу, — это грех по отношению к великому идеалу, грех по отношению к борцам, павшим за этот великий идеал. До каких пор ты будешь печалиться? Их мученическая смерть освящена костром Яна Гуса и тысяч других мучеников во имя человеческого прогресса. Какой пример ты подаешь Лиляне? Пусть плачут враги, потому что их солнце заходит за горы человеческих трупов, а мы будем радоваться тому, что восходит наше кроваво-красное солнце, так как оно рождено из крови тысяч героев».
Исая Иванчева, брата его жены, уже не было в живых. Его расстреляли на высоком берегу Огосты, скованного одной цепью с другими героями из Фердинанда… Среди них был и доктор Стамен Илиев. Много их было. «Хорошо одетые господа» стреляли в упор, с наслаждением и необъяснимым сладострастием… Трупы убитых сбросили в реку. Гаврил узнал об этом еще по пути к границе. Узнал от людей он и о том, что его жена горько плакала по погибшему брату. И поэтому сейчас, в эти бессонные и тревожные ночи, в своих мыслях он утешал ее и ободрял…
Уже всходило солнце, и его первые лучи коснулись затуманенных окон деревянного барака. Лагерь пробуждался. Встал и Гаврил, огляделся, встретил улыбки друзей, и ему стало приятно, что он с ними. Принесли черствый хлеб в бумажных мешках. Вскипятили липовый чай. Люди пили его, устроившись вокруг солдатского котелка, крошили хлеб в кружки и шумно хлебали.
Не успел Гаврил выпить чай, как кто-то из югославских товарищей ему сообщил, что фашисты готовят покушение на Димитрова и Коларова, что из Болгарии посланы специальные убийцы, террористы, чтобы совершить это гнусное дело…