Нельзя было терять ни минуты, и Гаврил Генов немедленно, направился в город.
38
Гаврил нашел Димитрова и Коларова в гостинице. Они поднялись на заре и были уже заняты неотложной работой.
И их не удивило сообщение о готовящемся на них покушении. Все было вполне логично, этого и следовало ждать от фашистов. Они знали, что у врагов есть богатый опыт организации убийств. Однако те, кто готовил покушение, не представляли себе, с кем они вступают в поединок.
Решено было немедленно покинуть гостиницу и переселиться на частную квартиру где-нибудь в бедняцких кварталах Ниша. Выполнение этой ответственной задачи поручили Гаврилу. В тот же день он вместе со своими помощниками нашел скромную комнату в доме швеи, бедной вдовы с двумя детьми и старой матерью. В этом доме вожди партии под надежной охраной продолжали свою напряженную работу, связанную с судьбой эмигрантов и дальнейшей борьбой, которая не должна была утихать ни на минуту.
В эту квартиру секретарь партийной организации Ниша товарищ Драгиша принес две тысячи динаров в помощь болгарским эмигрантам. Привел он сюда и секретаря Коммунистической партии Югославии Косту Новаковича, который принес им газету «Радник» — орган независимой рабочей партии Югославии. В газете была напечатана специальная статья о восстании в Болгарии. Новакович сам прочел им отрывок из нее…
«Решительность, с которой борется болгарский пролетариат, проявленные им боевой дух, готовность принести во имя своего дела самые тяжелые жертвы, его героическое самопожертвование, его решимость бороться до последней минуты, величественная классовая солидарность — вот что должно окрылять душу каждого пролетария во всех Балканских странах и служить ему светлым примером проявления передового классового сознания и революционного порыва…»
Они долго комментировали статью и события, которым она была посвящена, задачи, стоявшие перед балканскими народами. Размышляли о проблеме создания сети конспиративной связи, так необходимой для обеспечения постоянных контактов с Болгарией. Драгиша и Коста Новакович выразили готовность оказать любую помощь, которая была бы в их силах: явки, курьеры, каналы для связи. Это обещали сделать коммунисты пограничных районов.
В этой квартире произошла встреча с Николой Ивошевичем, братом Любы. Здесь были обдуманы и организованы проводы Николы в Софию, с поручением связаться с Центральным Комитетом Болгарской коммунистической партии и в дальнейшем продолжать работу в Болгарии.
2 октября, дождливым и мрачным днем, в притихшей комнатушке было написано «Открытое письмо». По словам очевидцев, письмо написали Коларов и Димитров. После этого оно было одобрено эмигрантской партийной организацией.
7 октября Коларов и Димитров расстались с боевыми товарищами. Разлука была временной. Им предстояли новые встречи в Белграде, Вене, а позже и в Советском Союзе.
После долгой и обстоятельной беседы Димитров и Коларов простились с Гаврилом Геновым. Они советовали ему заботиться об эмигрантах, беречь как зеницу ока партийное единство, крепить ряды борцов, делать все для укрепления единого антифашистского фронта.
— Обеспечьте связь с Болгарией. Борьба не должна утихать до тех пор, пока фашизм в Болгарии не будет свергнут.
На основании этих указаний вскоре были созданы многие каналы связи. Один из таких каналов проходил через Цариброд, Зайчар, Чипровцы. Так были восстановлены партийные организации во Врачанском и Видинском округах, снова отправлялись по тайным и опасным дорогам и тропам опытные конспираторы и бойцы революции.
Гаврил Генов руководил передвижением нелегальных групп, проникавших в Болгарию. Скоро в глубоком подполье снова возродилась активная борьба болгарского народа против монархо-фашистских диктаторов.
Сигналом к этой борьбе послужило «Открытое письмо».
«…Оказалось невозможным, — будет вспоминать Коларов, — наше «Открытое письмо» напечатать в Нише. Это можно было сделать только в Белграде. К счастью, мы получили разрешение и сразу же выехали в столицу Югославии. Когда принесли корректуру, то мы очень расстроились, так как текст письма был набран очень небрежно. Тогда Георгий схватил гранки и побежал в типографию. Позже он рассказывал: «Хотя я целых двадцать лет не становился к наборной кассе, но, оказавшись перед ней, почувствовал себя, как и прежде, наборщиком и совершенно свободно и быстро набрал письмо».