— С легким паром, ваши высочества! — произнес он и, кланяясь, попятился с веранды.
Царь Борис, закрываясь газетой, похихикивал, а его сестры расположились в плетеных креслах и кокетливо заговорили:
— Никогда не забудем это чудесное село, господин Стамболийский, и сегодняшнюю охоту…
Граммофон играл песню жнецов, печальную и протяжную. Слушая ее, княгини и их брат погрустнели, а хозяин дома встал и сердито посмотрел в сторону столовой. Обед задерживался.
— Я велел этому парню завести веселую музыку, а он знай свое. Вот упрямый болгарин!
— Он очень мил, господин Стамболийский!
— Как же — «мил»! Знаю я его! В этом доме не я, а он хозяин. Делает все что ему заблагорассудится.
Княгини рассмеялись. А брат их все так же продолжал прикрываться газетой.
— Упрямство — прекрасная болгарская черта, господин премьер! С такими подданными можно чудеса делать!
— Вы так думаете? — ответил хозяин. — Ну а как прошла охота? Из-за этого Кирчо я забыл спросить вас о ней.
— Отличная охота, господин Стамболийский!
— Давно не было такой охоты.
Только они начали рассказывать об охоте, как в дверях опять показалась стриженая голова Кирчо. На этот раз он был очень озабочен.
— Неизвестный настаивает на встрече, господин министр! Передает, привет от Горчева. «Хочу, — говорит, — его видеть, и все тут!»
Стамболийский в отчаянии махнул рукой, отстранил стоявшего в дверях Кирчо и побежал по деревянной лестнице вниз. Царь опустил газету и долгим взглядом посмотрел на дверь, за которой скрылись Кирчо и его хозяин.
— Что там происходит? — спросил он по-немецки.
Княгини в ответ недоуменно повели бровями. Скрытый плющом граммофон продолжал играть песню жнецов. Борис положил газету на колени и задумался. Княгини о чем-то тихо говорили, глядя на колосящиеся поля. Перепелка больше не пела, она словно обессилела от июньской жары.
Сбегая по деревянной лестнице вниз, Стамболийский с трудом сдерживал гнев. Ему и раньше приходилось сталкиваться с упрямством и нахальством своих единомышленников, которые постоянно досаждали своими просьбами и советами, но этот, в канотье… Демократия! Вот она, демократия!
Во дворе Стамболийский огляделся, ища глазами визитера. В это время перед ним выросла знакомая фигура. Шляпу человек держал в руках. У него были русые, разделенные пробором волосы и голубые глаза. В них читалась тревога…
— Майор! — воскликнул Стамболийский.
— Я, бай Сандьо.
— Чего тебя носит нелегкая в этакую жарищу?
— Плохие, новости, бай Сандьо!
— Ну что там? — спросил Стамболийский, неохотно протягивая ему руку. — Уж не подожгли ли Софию? А может, яхты потонули?
— Хуже, бай Сандьо!
— Говори, в чем дело.
— Военные готовят переворот.
Стамболийский улыбнулся, взял его под руку и повел к беседке.
— Нельзя терять ни минуты, бай Сандьо! — вырывался майор.
— Вечно ты паникуешь, дружище! — похлопал его по плечу Стамболийский. — Я за тобой эту черту еще во время тырновских событий заметил. Ну, говори, говори, в чем дело!
Они вошли в беседку, сели. Майор перевел дыхание.
— Вчера вечером я выехал из Софии, — начал он, — и к ночи прибыл в Пазарджик. Повсюду только и говорят о готовящемся перевороте. Идет перегруппировка воинских частей. «Оранжевая гвардия» нигде и головы не показывает. Передушат нас как котят!
— Это все?
— Да разве этого мало?
— Так вот, парень, слушай, что скажет тебе бай Сандьо! Во-первых, собирай-ка ты свои манатки, во-вторых, бери ноги в руки, а в-третьих, катись отсюда, чтобы я тебя больше не видел! Сию же минуту отправляйся туда, откуда явился! Понятно?
Майор оторопело смотрел на него.
— Терпеть не могу паники, — продолжал Стамболийский. — Особенно сейчас, когда весь народ занялся уборкой урожая…
Майор все так же смотрел на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых читался испуг. Он не мог поверить своим ушам. На лбу у него выстудили капельки пота. Он машинально перекладывал канотье из одной руки в другую.
— Все, что ты мне рассказываешь, — досужие вымыслы софийских политиканов. — Стамболийский повысил голос: — Они распускают по кофейням слухи и домыслы, а серьезные люди, вроде тебя, майор, попадаются на их удочку. Просто удивительно, как ты мог им поверить!
— Но, бай Сандьо…
— Никаких «но», никаких «но»! Давай отправляйся восвояси, пока я тебя не арестовал!
— Вот и Горчев из Пазарджика тоже…
— Если ты настоящий земледелец — успокаивай людей. И Горчева и других! Паника — опасный советчик! О каком перевороте может идти речь? Его величество сидит себе спокойно на веранде, а ты мне говоришь о перевороте. Это что еще за фантазии, майор?! Ты бредишь, что ли? Он наверху со своими сестрами. Разве ты его не видел?