— Извини, бай Сандьо, — совсем другим тоном сказал майор, — а охрана здесь есть?
— Какая еще охрана?
— Твоя личная.
— Ты же знаешь, что есть. Зачем спрашиваешь?
— Слушай, бай Сандьо, — понизил голос майор, — есть у меня одна идея…
— Какая идея?
— Идея, бай Сандьо…
— Майор, — прервал его Стамболийский, — ты, никак, спятил?
— Сейчас самый подходящий момент, бай Сандьо. Сейчас или никогда!
Бледный и злой, Стамболийский повернул голову в сторону веранды, долго смотрел в том направлении, к чему-то прислушиваясь. Потом, тряхнув майора за худые плечи, сказал:
— Ты болен, дружище!
— Сейчас самый момент, бай Сандьо! Самый момент арестовать его!
— Тише, майор!
— Я тебя только об одном прошу, бай Сандьо! Дай мне разрешение арестовать его, а уж я все сделаю сам, с ребятами из охраны. Ты только не мешай.
Стамболийский снова схватил майора за плечи и тряхнул изо всех сил, чтобы Заставить замолчать. Майор зашатался, выпустил из рук канотье.
— Если ты через пять минут не исчезнешь, — прошептал Стамболийский, — я прикажу тебя арестовать! Я сам арестую тебя!
Майор наклонился, поднял канотье, стряхнул с него пыль и с горечью произнес:
— Прощай, бай Сандьо, не ожидал…
— Ты слышал, что я сказал? — кричал ему вслед Стамболийский. — Слышал?
— Мы упустили последний шанс! Последний шанс!
И, не прощаясь, майор, задумчивый и сокрушенный, медленно побрел к калитке, надевая на ходу шляпу. Стамболийский смотрел ему вслед, бормоча про себя какие-то угрозы, но майор уже не слышал его.
Бледный и взволнованный, Стамболийский отошел от беседки и увидел в нескольких шагах от себя царя.
— Пришлось немного понервничать. Сентиментальная история. Что поделаешь, и мы живые люди…
— В политике нет места сантиментам, господин Стамболийский, — улыбнулся Борис, — не правда ли?
— Именно так, ваше величество!
Они поравнялись друг с другом и вместе пошли на веранду, где их ждал обед.
11
На Софию опускалась июньская ночь. В небе загорались звезды. Один за другим вспыхивали уличные фонари. Журналист осторожно пробирался к штабу заговорщиков, прислушиваясь к ударам своего сердца. Об этом своем страхе и обо всех перипетиях впоследствии он напишет книгу, из которой мы узнаем подробности о том, что произошло в ту роковую июньскую ночь.
Да, его сердце бешено стучало. В груди теснился страх. Его преследовали странные мысли. «…И вот я-стою перед подъездом дома, где размещается наша штаб-квартира. Зловеще-молчаливые окна устремили свой взгляд на возвышающееся в глубине двора здание нашего штаба…»
Как мы уже знаем, штаб-квартирой заговора был дом генерала. Той ночью здесь собрались заговорщики. Сюда же пришел и мучимый сомнениями и противоречивыми чувствами журналист. «Я незаметно проскользнул в темный двор, — напишет он в своем дневнике. — Глубокая, настороженная тишина царила среди каменных стен домов. В темноте, как плащаница, белели ступени крыльца…» Так, видимо, и было, потому что далее он во всех деталях рассказывает о том, как осторожно и бесшумно поднялся по «белой плащанице» и робко нажал на кнопку звонка. Дверь ему открыла старая мать генерала, женщина с изборожденным морщинами лицом. Она провела его в комнату с пуританской обстановкой и представила собравшимся заговорщикам.
Они уже пришли… Вот их фамилии. Сейчас их уже можно расконспирировать: Александр Цанков, сорокачетырехлетний профессор политической экономии; генерал запаса Иван Русев, получивший прозвище Добропольский герой за то, что панически бежал с поля сражения во время прорыва под Добро-Поле; полковник Иван Вылков, впоследствии прозванный Палачом, на совести которого тысячи бесследно исчезнувших людей; полковник Николай Рачев из офицерской лиги, автор книги «Народ, проснись»; представители оппозиционных партий — Янакий Моллов, Христо Калфов, Петр Тодоров, Боян Смилов… Последним присоединился к ним запыхавшийся от спешки адвокат из Врацы Цвятко Бобошевский, который тут же заговорил: «Что же вы, господа, не предупредили меня заранее? Все это так внезапно! Я даже не успел написать своим детям прощальное письмо. А известно ли вам, что телефонная связь прервана? Не кажется ли вам, что власти пронюхали о готовящемся перевороте и сейчас принимают меры к тому, чтобы нанести нам удар в самый решительный момент?» Ему кто-то ответил: «Успокойтесь, господин Бобошевский, телефон в нашем распоряжении». …Бобошевский облегченно вздохнул и опустился на стул.