— Вот и тебе, моя ветхая одежонка, предстоит мучительная встреча с дворцовым этикетом.
На дворе уже светало. Занималась заря, как пишут летописцы, и полная напряжения ночь уступала место новому дню. Еще немного — и солнце осветит зубцы Витоши. Проснутся люди и начнут свой путь на Голгофу.
А пока улицы были пусты и безлюдны…
15
Столица проснулась уже будучи на осадном положении. Воинские подразделения охраняли важные правительственные здания. По улицам сновали патрули. Над зданиями дворца и совета министров развевалось трехцветное знамя.
В это раннее утро девятого июня заговорщики готовились посетить дворец Врана. Как известно из документов, в двух автомобилях, эскортируемых гвардейским эскадроном, находились профессор Цанков, Боян Смилов, журналист и полковник Цанев, бывший начальник дворцовой охраны. В первом автомобиле ехали профессор, Боян Смилов и полковник Цанев. Во втором — журналист и некто капитан Каракулаков.
Машины и гвардейский эскадрон направлялись по бульвару Царя Освободителя. Кортеж двигался медленно и торжественно. В тишине улицы ритмично раздавалось цоканье копыт. Не было ни оваций, ни криков «ура». В дневнике, на который мы уже неоднократно ссылались, записано: «…Город будто вымер. И только торжественный галоп эскадрона эхом отдавался в стенах домов и каменным водопадом низвергался в улицы». Далее автор пускается в подробное описание чувств, которые волновали его и мучили в «этой торжественной обстановке безмолвной покорности, — чувств отчужденности и отвращения ко всему, ощущения собственной слабости и беспомощности, даже своей вины и мучительных попыток проникнуть в мысли и волнения этих обветренных и загоревших под солнцем солдат в ранний час того исторического утра». «Понимают ли они смысл драмы, в которой молчаливо участвуют? — задает он вопрос. — И не получится ли так, что завтра, когда всем станет ясно, что же произошло, в их крестьянские сердца закрадется сожаление о случившемся?..» Вопросы, вопросы, вопросы!..
А утро было поистине великолепным! Кортеж торжественно и размеренно продолжал свое движение по длинному бульвару. По обеим его сторонам цветущие каштаны раскинули свои кроны. От парка доносился аромат цветов и сосновой смолы. В листве деревьев самозабвенно пели птицы. Тяжелые мысли и чувство раздвоенности постепенно уступали место радостному настроению. Брали верх мысли о долге перед будущим.
— Запомните, капитан, — говорил журналист, глядя на эскадрон, — сегодня мы с вами пишем историю Болгарии.
— Вы совершенно правы, господин министр!
— Посмотрите на онемевший город. На мертвые дома. А этот торжественный галоп эскадрона. Об этом будут слагаться и песни, и стихи! Естественно, сейчас мы еще не в состоянии до конца осознать смысл случившегося, но после того как улягутся страсти, станет возможно отделить праведные дела от неправедных… Что там происходит? Ах, это одна из лошадей поскользнулась и упала на желтой брусчатке. Смотрите, как быстро выбрался кавалерист из-под упавшего коня, как поднял его на ноги и снова в мгновение ока вскочил в седло! Какая ловкость!
— Все кавалеристы — ловкие парни, господин министр! Уж я-то знаю.
— Вы кавалерист, капитан?
— Так точно, господин министр! И горжусь этим!
— У вас есть для этого основания. Какое умное и благородное животное лошадь! И что, особенно важно — преданное животное! Более преданное, чем человек. Стоит наезднику упасть с коня, как тот сразу же останавливается и ждет, когда наездник снова на него сядет.
— Да, господин министр, такое случалось и со мной.
— Не то что осел, который вечно норовит лягнуть упавшего человека, — продолжал словоохотливый министр. — Запомните это, капитан. И учитывайте в жизни! — улыбнулся он.
— Да, господин министр.
И оба весело рассмеялись. Им понравилось собственное остроумие. А в первом автомобиле в это время разговор шел о «юридических аспектах». Цанков говорил Смилову:
— С юридической точки зрения мы неуязвимы.
— В определенном смысле это так, — отвечал на это Смилов. — Но все же следует признать, что мы нарушили конституцию. И это может смутить его величество.
— Его величество поймет нас, господин Смилов. А вам я советую избавиться от этих пораженческих настроений. Это не в интересах нашего общего дела. Конституция и без того уже изрядно устарела.
— Господин профессор, мы должны быть готовы к любым случайностям. Разумеется, в присутствии его величества следует избегать упоминания о какой бы то ни было конституции.