Наступили жаркие летние дни. Между 1 и 6 июля состоялось заседание партийного Совета для обсуждения возникших между Коминтерном и Центральным Комитетом партии разногласий. Члены Совета были встревожены — впервые лучшей в секции Коминтерна партии, которую всегда приводили в пример, надо было отвечать за свои ошибочные действия. Сможет ли она найти выход из столь сложной ситуации?
— «Мы встревожены известиями, что вы препятствуете ведущейся в Плевене борьбе», — читал Димитров.
Члены Совета сидели около круглого стола в большом зале заседаний: Тодор Луканов, Христо Кабакчиев, Никола Пенев, Тодор Петров, Антон Иванов, Коста Янков.
Георгий Димитров продолжал читать:
— «…Верны ли эти сообщения?»
Луканов встал с места и начал нервно прохаживаться по залу. Димитров читал спокойным голосом, медленно, сосредоточенно, как бы стараясь запомнить каждое слово. Остальные, хотя каждый из них уже был знаком с этой телеграммой, сейчас слушали Димитрова очень сосредоточенно, с глубоким вниманием и горечью в душе. Им хотелось думать, что произошло какое-то недоразумение, что товарищи в Москве не знают положения в Болгарии, но, узнав о нем, поймут их, оправдают занятую ими так называемую позицию девятого июня. Слова упрека, адресованные им самым высоким форумом мировой революционной мысли, причиняли им боль. Как могло произойти подобное недоразумение? Кто может быть арбитром я судьей в этом конфликте?
— «…Серьезно обдумайте положение, припомните тактику большевиков во время бунта Корнилова и действуйте без колебаний…» — Димитров положил листок телеграммы перед собой, обвел взглядом присутствующих и повторил, сам не замечая того, скорее для себя: — «Действуйте без колебаний!»
Его слова прозвучали отрывисто и как бы повисли в воздухе. А Луканов продолжал ходить взад-вперед по залу, заложив руки за спину, и, время от времени расправляя согнутые плечи, вздыхал.
— Бунт Корнилова! — сказал он, остановившись и повернувшись к сидящим за столом. — Вот что значит незнание обстановки на месте, незнание фактов.
— Но ведь мы послали им доклад и резолюцию по вопросу о нейтралитете. Как же они могут не знать? — вмешался в разговор Кабакчиев, снимая очки и протирая запотевшие стекла.
— Недостаточная осведомленность, неточность сведений, — говорил Луканов, продолжая ходить от окна к столу и обратно. — Отсутствие фактов, отсутствие аргументов! Я считаю, товарищи, что после того, как будут представлены необходимые факты и материалы о положении в стране до и после девятого июня, нас поймут. Там увидят, что мы были правы, заняв позицию нейтралитета. Болгарская коммунистическая партия не может таскать каштаны из огня для кучки зарвавшихся мелких буржуа, проливать кровь рабочих ради министерских кресел для этих выскочек. Для чего? С какой стати? Оправдает ли нас история?
Он начинал задыхаться при одной мысли об этих «зарвавшихся буржуа», сидящих в министерских креслах!.. Он не мог спокойно думать о тех, кто заполнял зал заседаний парламента, вспоминать их хамское поведение. Ему все еще слышались вопли их главарей, призывавших к расправе с коммунистами и интеллигентами, на сельских и городских собраниях.
— Нас поймут, поймут… — повторял он. — Иначе и быть не может! Такова логика истории, логика развития. Я убежден в этом, как убежден в том, что нахожусь сейчас в этом зале, а не на улице…
— Да, вы правы, товарищ Луканов, — неожиданно перебил его Димитров, — но что, если положение изменится? Если сами события заставят нас пересмотреть нашу позицию? Разве мы этого не сделаем?
Он произнес слово «пересмотреть» очень тихо, но тем не менее, четко и определенно, потому что не мог иначе — оно так и рвалось из его уст. Он должен был произнести его, хотя и сознавал, что вызовет этим гнев у Железного человека, который и так с трудом сдерживал себя в этот напряженный момент.
— Если сами события заставят нас пересмотреть, говорите? — резко повернулся к нему Луканов. — Что вы имеете в виду, Георгий Димитров?
— Я имею в виду события в Плевене, товарищ Луканов! И не только в Плевене, но и в Казанлыке, Шумене, Пазарджике…
— Факты! Факты! Приведите мне более убедительные факты! — Луканов рубил ладонью воздух. — Назовите мне их. Мы не можем каждый день менять свою тактику и стратегию из-за отдельных стихийных выступлений! Халачев проявил своеволие! И за это своеволие мы призовем его к ответу!