— Доктрина изложена достаточно ясно, редактор!
— К тому же с пафосом.
— Слушай, слушай. Он начинает угрожать…
— …Господа народные представители! Существует лишь один верный путь спасения болгарского трудового народа. Но это не путь соглашательства с буржуазией, не путь социал-патриотических махинаций и оказания услуг капитализму. Это путь самостоятельной борьбы трудящихся масс против городской и сельской буржуазии в национальном и интернациональном масштабе…
— Против городской и сельской буржуазии! Ты слышишь, редактор?
— Значит, и нас туда же?
— Но тут важнее другое, редактор… Ты понял?
— Понял, профессор.
Они заговорщически переглянулись и начали аплодировать. Со скамей правых депутатов на них посмотрели подозрительно. Кто-то из центристов довольно громко выкрикнул грубое ругательство. Но зал уже рукоплескал. Димитров не спеша сошел с трибуны. Он немного сутулился. У него были черные волосы, которые он отбрасывал со лба назад. Клином торчала острая бородка. Ему уже исполнилось сорок лет.
Стамболийский долго смотрел ему вслед, затем сказал сидящему рядом министру:
— Товарищ Димитров хорошо выучил урок… Городская и сельская буржуазия… Хорошо выучил…
Стамболийский вынул блокнот и что-то в нем записал. А в это время уже выступали другие ораторы. Они говорили длинно, скучно, приводя множество фактов и цифр… и все по вопросу о репарациях и двух миллиардах золотых франков, которые надо было выплачивать целым трем поколениям граждан страны.
Наконец в заключение прений слово взял Стамболийский. Все с нетерпением ждали его речи, зная его ораторские способности и дерзкие повороты мысли.
Он начал свою речь тиха, в задних рядах зала сначала даже плохо слышали его слова, которые он произносил скороговоркой. Но постепенно его голос усилился, и вскоре Стамболийский завладел вниманием аудитории, как это происходило всегда, когда он выступал на собраниях и митингах.
Сначала он остановился на победе на выборах 22 апреля. Прокомментировал поражение своих противников. Посоветовал им не забывать этого факта. Вспомнил и о пресловутом «мементо мори», но не произнес этих слов, потому что предпочитал латинским максимам болгарские поговорки. Потом заговорил о репарациях, о войне и военном поражении. При этом он не спускал глаз со скамей правых партий, приведших страну к катастрофе. Он ненавидел правых до глубины души и никогда не упускал случая разоблачить их, пригвоздить к позорному столбу.
— …Да, господа народные представители, — говорил он, — еще не успели отгреметь последние залпы орудий мировой войны, не успели высохнуть слезы вдов, не успели затянуться раны, а прохвосты вновь начинают плести паутину козней и заговоров… Убийства, перевороты, покушения…
Он остановился на событиях в Тырново минувшей осенью, на покушении в Народном театре… Он ругал правых, как ругают учеников. Его слова хлестали их как пощечины. Потом он сказал:
— Да, господа народные представители, я понимаю их беспокойство! Особенно после двадцать второго апреля! Такого гостинца они еще никогда не получали!.. Теперь они сидят как пришибленные. Куда подевался их гонор?! Когда я вижу, как они, опустив головы, идут по улице, я говорю себе: эти люди сами себе могилу роют, сами себя в западню толкают. Они еще пожнут плоды своей глупости. Так пусть их расшибают лбы!..
— Хорошо он нас разделал, профессор!
— Тише, тише!
— …Но, господа народные представители, — продолжал Стамболийский, — я не понимаю наших друзей слева, мне не ясен их расчет, особенно сейчас, после двадцать второго апреля, когда народ ясно и для слепых и для глухих выразил свое доверие Земледельческому союзу!.. Почему же они продолжают выступать против нас? Чего они хотят? Я совершенно согласен с господином Димитровым, что репарации — страшное бремя для народа. Этот мельничный жернов будет висеть у нас на шее в продолжение шестидесяти лет, его придется нести трем поколениям, и ни вы, ни я не доживем до того времени, когда это бремя будет сброшено… И вместо того чтобы погасить тлеющий огонь старой вражды, мы снова начинаем ссориться на радость тем, кто виновен в разгроме и несчастье Болгарии…