- Катюша-а-а!..
ПЯТАЯ ГЛАВА
Кончилось четвертое действие, кончился спектакль, кончилась эта проклятая генеральная репетиция, эта мука-мученическая, когда ни единая реплика на сцене не встречала ответа в зрительном зале.
Закрылся в последний раз занавес, зажегся свет.
Солодовников встал, подошел к бутылочной и кирпичной. Кирпичная что-то сказала, и Солодовников, словно бы извиняясь, развел руками. И в это самое мгновение проходивший мимо меня Товстоногов, сделал точно такой же жест развел руками и покачал головой.
В суровом молчании, с каменными лицами покидали зрительный зал немногочисленные зрители. Только белолицый администратор снова сокрушенно поцокал языком.
Ушли, не взглянув на меня, бутылочная и кирпичная.
Солодовников сказал:
- Давайте, Александр Аркадьевич, зайдем за кулисы.
- Хорошо, - сказал я и встал.
- Это надолго? - спросила меня жена.
- Подожди меня в фойе, - сказал я, - думаю, что я скоро вернусь. Я оказался прав. Все дальнейшее заняло не больше двадцати минут. Мы прошли за кулисы, где Солодовников и сказал свою речь, уже описанную мною раньше: речь-скороговорку, речь-бормотанъе, речь - единственной целью которой было не сказать ничего.
Да, судьба и вправду, чрезвычайно любит инверсии. Надо же было такому случиться: в одной из комнат почти пустого деревянного дома, что стоит в Серебряном бору над Москвою-рекой, в доме, где я дописываю эту книгу, живет с женою и Александр Васильевич Солодовников. Мы встречаемся за завтраком, обедом и ужином, вечерами - если идет дождь и нельзя гулять - сидим и смотрим телевизор.
Его жена иногда беседует со мной, а сам Александр Васильевич при встречах отводит в сторону глаза и как-то неопределенно дергает головой. Они живут на втором этаже, а я под ними, на первом.
И ежедневно по нескольку раз в день я пишу его фамилию и имяотчество, вспоминаю его слова, голос, повадку - того Солодовникова, каким он был пятнадцать лет тому назад - а он, сегодняшний, об этом, разумеется, и знать не знает.
Он очень постарел и словно бы высох, но по-прежнему чиновнонадменен и занимает, несмотря на свой преклонный возраст, почетную и бессмысленную должность - состоит при министре культуры советником по вопросам театра. А что такое советский театр и каким ему быть надлежит - это Александр Васильевич усвоил прекрасно!
Сколько раз принимал он в правительственной ложе почетных гостей и выслушивал их замечания, сколько раз председательствовал на совещаниях, посвященных проведению очередного фестиваля или декады национального искусства.
Ах, малинка-калинка,
Калинка моя,
В саду ягода-малинка,
Малинка моя!..
...Новый, победный сорок пятый год генерал - командующий бронетанковыми частями - встречал под Веной, в доме, принадлежавшем знаменитому фокуснику.
Хозяина дома с женою и детьми попросили на время переселиться в подвал. Впрочем, на новогодний прием они были любезно приглашены. И вот, после часа ночи, когда уже были сказаны все положенные тосты, когда гости уже выпили, разомлели, размякли, старый фокусник решил позабавить присутствующих своим искусством.
В никуда взлетали голуби,
Превращались карты в кубики,
Гасли свечи стеариновые,
Зажигались фонари!..
Гости ахали, восхищались, недоумевали, аплодировали.
И только командующий после каждого нового фокуса становился почему-то все мрачнее и мрачнее.
Наконец, не выдержав, он кивком головы подозвал к себе адъютанта и шепотом спросил:
- Слушай, а кто-нибудь из наших так может? Адъютант виновато пожал плечами:
- Вряд ли, товарищ генерал! Он же всемирно известный... Я афиши его видел - там прямо так и написано - король европейских фокусников!
Генерал вздохнул и решительно сказал:
- Ладно, вызывай армейский ансамбль песни и пляски - возьмем количеством!..
...Гремит, гудит, грохочет, посвистывает и повизгивает вселенская "Калинка-малинка"! Стучат каблуками молодцы в охотнорядских костюмах, проплывают уточками девицы в расшитых бисером сарафанах - на весь мир размахнулась купеческая "Стрельня", выдаваемая за русское национальное искусство.
Графу Шереметьеву с его крепостным театром или братьям Виельгорским с их домашним оркестром в самом горячечном сне не могло бы такое присниться десятки, сотни тысяч крепостных актеров, музыкантов, певцов, танцоров, атлетов. Даже прославленные балетные труппы Большого и Мариинского театров, даже такие великие музыканты-исполнители, как Ойстрах, Гилельс, Рихтер, Ростропович, Коган - все они, по существу, отбывают самую доподлинную крепостную повинность. Мало того, что больше двух третей получаемых ими за границей гонораров забирает государство - они не вольны принимать решения, строить планы, давать или не давать согласие на выступления.
Все обдумают, решат, обо всем договорятся за них. А потом их вызовут и скажут - надо или не надо ехать туда-то и туда-то, можно или нельзя играть то-то и то-то.
У графа Шереметьева, случалось, нерадивого или не в меру строптивого лицедея могли и на конюшне посечь, и в простые дворовые разжаловать.
В наши времена на конюшне уже не секут, неудобно. Но нерадивость или, что куда хуже, строптивость не должны оставаться безнаказанными - посекут не на конюшне, а на собрании, ошельмуют в печати, отменят - уже объявленные заранее - выступления и концерты, лишат права участия в заграничных гастролях. А уж это, последнее наказание, пострашнее порки на конюшне!
Не примечательно ли, что пресловутые особые магазины, где товары продаются только на сертификаты - то есть, по сути, на иностранную валюту и прославленный танцевальный ансамбль, который большую часть года проводит в гастролях за рубежом, носят одинаковое название - "Березка"!
А вслед за ансамблями и спортивными коллективами ездят особо проверенные и стойкие стукачи - во главе с "писателями" Анатолием Софроновым и Цезарем Солодарем - и вопят неистовыми голосами; - Шай-бу?.. Шай-бу!.. Шай-бу!
Сражаются наши хоккеисты: - Шай-бу !
Танцует Плисецкая:
- Шай-бу!
Играет Леонид Коган:
- Шай-бу?..
И тут я не могу удержаться, чтобы не сказать об удивительном явлении последних лет нашей жизни:
- Ратуйте, люди добрые? Могучее и стройное здание неравенства дало трещину?
И трещина эта образовалась в самом, казалось бы, надежном месте, в самом защищенном, бронированном. Незыблемейшее неравенство, восхитительный "пятый пункт" удрал-таки штуку, выкинул коленце?
Оставаясь каиновой печатью, знаком качества второго сорта, - он, проклятый, оказался при том еще и лазейкой: обладатели "пятого пункта" имеют право подавать заявления и добиваться разрешения на выезд за границу.
А при одних этих словах - заграница, капстрана, инвалюта - сладостно замирают и тревожно бьются сердца всех больших и малых чиновников.
И какой же русский не любит быстрой езды - всего три с половиной часа и ты в Париже? А в Париж - это еще в старину говорили - приедешь, угоришь!
Ах, Елисейские поля. Пляс Пигаль, универсальные магазины "Призюник" и "Монопри" !
"Мы" - это бывший, а в ту пору действительный, директор киностудии "Ленфильм" Илья Николаевич Киселев и я.
Нас на две недели пригласила в Париж кинофирма "Алькам", в преддверии начала съемок совместного советско-французского фильма "Третья молодость" о знаменитом танцовщике и балетмейстере Мариусе Петипа.
Я, таинственною волею судеб, принимал участие в этой работе в качестве кинодраматурга с советской стороны и в Париже уже бывал: здесь с моим французским соавтором Полем Андрэстта мы писали литературный сценарий.
А вот Киселев летел - не только в Париж, а вообще за границу - в самый первый раз. Грузный, мешковатый, темнолицый - он наполовину цыган - Илья Николаевич обливался в самолете потом, непрерывно вытирал лицо и шею большим, как полотенце, носовым платком и жалобно повторял: