Теперь я знаю, что означало покачивание головой, поджимание губ, саркастическая усмешка!
...Когда мы с женою заняли свои места. Солодовников встал. Он подошел к первому ряду и что-то почтительно спросил у ответственных дамочек.
Кирпичная кивнула.
- Олег Николаевич! - позвал Солодовников. В проеме занавеса в ту же секунду появилось испуганное лицо Олега Ефремова.
- Олег Николаевич, - сказал Солодовников и посмотрел на часы, - я думаю - будем начинать!.. А то товарищи, - он значительно указал на бутылочную и кирпичную, - торопятся!
- Хорошо, Александр Васильевич!.. Ефремов скрылся и через мгновение, когда в зале погас свет, снова появился на авансцене в луче бокового софита и начал - он исполнял в моей пьесе роль Чернышева и, одновременно, рассказчика - читать вступительную ремарку:
- Детство. Город Тульчин. Первая пятилетка.
Август одна тысяча девятьсот двадцать девятого года. Очереди у хлебных магазинов. Вечерами по Рыбаковой балке слоняются пьяные. Они жалобно матерятся, поют дурацкие песни и, запрокинув головы, с грустным недоверием разглядывают звездное небо. Следом за пьяными, почтительными стайками, ходим мы, мальчишки.
В ту пору нам было по десять - двенадцать лет. Мы не очень-то сетовали на трудную жизнь и с удивлением слушали ворчливые разговоры взрослых о торговле, которая пришла в упадок, и о продуктах, которых невозможно достать даже на рынке. Мы, мальчишки, были патриотами, барабанщиками, мечтателями и спорщиками...
Шварцы жили в нашем дворе. Вдвоем - отец, Абрам Ильич, и Давид - они занимали большую полуподвальную комнату. Вещи в этой комнате были расставлены самым причудливым образом. Казалось - их только что сгрузили с телеги старьевщика и еще не успели водворить на места. Прямо напротив двери висел большой портрет. На портрете была изображена старуха в черной наколке, с тонкими, иронически поджатыми губами. Старуха неодобрительно смотрела на входящих...
...Двинулся занавес. Так как спектакль уже перестали финансировать, то декорации были сооружены из так называемого "подбора" - кое-что удалось смастерить самим, кое-что выпросить в постановочной части Художественного театра.
...Ефремов медленно, спиною к зрительному залу - словно разглядывая внимательно то, что происходит на сцене, перешел из левой кулисы в правую, остановился и, вполоборота к залу, договорил слова вступления:
- Вечер. Абрам Ильич Шварц (актер Е. Евстигнеев), маленький пожилой человек, похожий на плешивую обезьянку, сняв пиджак, разложил перед собой на столе скучные деловые бумаги, исчерканные красным карандашом. Давид (актер И. Кваша) стоит у окна. Ему двенадцать лет. У него светлые рыжеватые вихры, слегка вздернутый нос и оттопыренные уши. Он играет на скрипке, время от времени умоляющими глазами поглядывая на круглые стенные часы-ходики.
У дверей, развалившись в продранном кресле, сидит толстый и веселый человек - кладовщик Митя Жучков (актер И. Пастухов).
Ефремов слегка понизил голос:
- Сухо пощелкивают костяшки на счетах. Упражнения Ауэра утомительны и тревожны, как вечерний разговор с Богом. За окном равнодушный женский голос протяжно кричит на одной ноте:
- Сереньку-у-у!
...Ефремов скрылся в кулисе, и сцена, до тех пор неподвижная, ожила: запиликала скрипка, защелкали костяшки на счетах, где-то далеко протяжно прокричал женский голос: - Сереньку-у-у!
Началось первое действие
Шварц (бормочет). Вчера, первого августа одна тысяча девятьсот двадцать девятого года, было отправлено - шесть вагонов в Херсон и девять в Одессу... Так, пишем?..
Давид. Раз, и два, и три, и... Раз, и два, и три, и...
Митя. Гуревичи уже сложились... Чистый цирк, честное слово! Вот объясните вы мне, Абрам Ильич, почему это у евреев так барахла завсегда много?
Шварц (уткнувшись в бумаги). Семейные люди, очень просто.
Давид. Раз, и два, и три, и... Раз, и два, и три, и...
Митя (усмехнулся, помотал головой). Нет, я на Розу Борисовну прямо-таки удивляюсь. Это же надо - с малыми дитями, с больным мужем - и на такое отчаянное дело подняться? Прямо не старуха, а Махно какая-то, честное слово!
Давид (опустил скрипку). Папа, девятый час!
Шварц (равнодушно). Ну и что?
Давид. Я устал.
Шварц. Устал?! (Хмыкнул, покосился на Митю.) Он устал, как вам это понравится, Митя?! (Резко обернулся к Давиду.) Между прочим, я целый божий день стою больными ногами на холодном цементном полу. И целый божий день мне морочат голову. И на вечер я еще беру работу домой. Так почему же я никому не жалуюсь, что я устал?.. Что?
Давид. Я не знаю.
Шварц (подумав). Сыграй Венявского и можешь отправляться на двор! (Усмехнулся.) Ему, видите ли, Митя, с отцом скучно! Ему нужны его голь, шмоль и компания... Сыграй мазурку Венявского... Ну!
Давид (после паузы). Хорошо.
Давид снова поднимает скрипку. Печальная и церемонная мазурка Венявского. Абрам Ильич слушает, чуть наклонив набок голову и почесывая в затылке карандашом.
Шварц (шепотом, с торжеством). Ну, что вы скажете? А, Митя?
Митя (развел руками). Талант.
Шварц (Давиду). А теперь - еще один разок упражнения Ауэра!
Давид (возмущенно). Папа!
Шварц (неумолимо). Упражнения Ауэра и тогда пойдешь!
Давид, помедлив, с ожесточением принимается за очередное упражнение. Шварц снова уткнулся в бумаги. Протяжно и равнодушно кричит женщина:
- Сереньку-у-у!..
Митя (словоохотливо). Уезжают, значит, от нас Гуревичи... В Москву едут, к братцу! Братец ихний, Сема, - агентом работает, жуликов ловит... Слышите, Абрам Ильич, чего говорю? Братец Гуревичей, говорю, жуликов ловит... Мелкоту, небось, вроде нас с вами, Абрам Ильич, верно?!
Шварц (зашипел). Откройте дверь! Откройте дверь, чтобы слышал весь двор, сумасшедший!
Митя (счастливо захохотал). От нас Москва далеко, Абрам Ильич, нас не поймают!
Давид. Раз, и два, и три, и... Раз, и два, и три, и...
Шварц. И еще десять вагонов в Николаев. Всего это будет двадцать пять вагонов... Так, пишем!
Митя (поерзал в кресле, вздохнул). Да-а, поехал бы я в Москву, Абрам Ильич... Поехал бы и - знаете, чего бы перво-наперво сделал? В магазин бы пошел, в продовольственный магазин, честное слово! Купил бы себе булку французскую, франзоль! Я ее, сволочь такую, сперва бы маслом намазал, а потом... (Нараспев.) А потом, я бы - ах ты, братцы мои - потом я съел бы ту булку! Всю!..
Давид. Папа, уже девять часов.
Шварц. Меня интересует - ты играешь на скрипке или ты смотришь на часы?
Митя (добродушно). Да ладно, Абрам Ильич, отпустите вы его, пускай человек побегает...
Шварц (со смешком). Вот как?! Вы меня извините, Митя, я вас очень уважаю как хорошего кладовщика и всякое такое... Но если я не ошибаюсь - я имею в виду музыку - так профессор Столярский - это не ваша фамилия?!
Митя (неожиданно обиделся). Моя фамилия Жучков, это все знают! А что я цельную кучу братьев своими руками поднял, так это тоже все знают!
Шварц (высокомерно). Ну, и кем же они стали, ваши братья, позвольте спросить? Они закончили Консерваторию? Они адвокаты? Врачи? (Снова усмехнулся.) Каждому свое, Митя! Давайте лучше займемся делами...
Митя (показал глазами на Давида). Можно заняться, только...
Шварц. А-а, да, да! Давид, можешь отправляться на двор.
Давид. Хорошо.
Давид аккуратно укладывает скрипку в футляр. Ставит футляр на полку.
Шварц. Упадет. Поставь глубже. Давид. Хорошо... Теперь я могу идти?
Шварц. Иди, сынок.
Давид уходит.
Митя (поглядел вслед). Замучали вы паренька, Абрам Ильич!
Шварц (резко). Митя, это не ваше дело! (Помолчав.) Знаете, о чем я мечтаю? Когда-нибудь я получу отпуск и премию. И тогда я возьму Давида и поеду с ним к морю. В Крым. Мы будем жить, как цари, в белом дворце, и по утрам горничная в крахмальном фартуке прямо в постель будет приносить нам яичницу с колбасой из четырех яиц и кофе с кренделями... Что?..