Глава 3
ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ
Он один, а ему неможется,
И уходит окно во мглу,
Он считает шаги, и множится
Счет шагов от угла к углу.
От угла до угла потерянно
Он шагает, как заводной,
Сто постелей ему постелено,
Не уснуть ему ни в одной.
По паркетному полу голому —
Шаг. И отдых. И снова шаг.
Ломит голову, ломит голову,
И противно гудит в ушах,
Будто кто-то струну басовую
Тронул пальцем и канул прочь,
Что же делать ему в бессонную,
В одинокую эту ночь?
Вином упиться?
Позвать врача?
Но врач — убийца,
Вино — моча…
На целом свете
Лишь сон и смех,
А он в ответе
Один за всех!
И, как будто стирая оспины,
Вытирает он пот со лба,
Почему, почему, о Господи,
Так жестока к нему судьба?
То предательством, то потерею
Оглушают всю жизнь его.
«Что стоишь ты там, за портьерою?
Ты не бойся меня, Серго!
Эту комнату неказистую
Пусть твое озарит лицо,
Ты напой мне, Серго, грузинскую,
Ту, любимую мной, кацо,
Ту, что деды певали исстари,
Отправляясь в последний путь,
Спой, Серго, и забудь о выстреле,
Хоть на десять минут забудь!
Но полно, полно,
Молчи, не пой!
Ты предал подло —
И пес с тобой!
И пес со всеми —
Повзводно в тлен!
И все их семьи
До ста колен!»
Повсюду злоба,
Везде враги,
Ледком озноба —
Шаги, шаги…
Над столицами поседевшими
Ночь и темень — хоть глаз коли,
Президенты спят с президентшами,
Спят министры и короли.
Мир, во славу гремевший маршами,
Спит, в снегу с головы до пят,
Спят министры его и маршалы…
Он не знал, что они не спят,
Что, притихшие, сводки утренней
В страхе ждут и с надеждой ждут,
А ему все хуже, все муторней,
Сапоги почему-то жмут…
Неприказанный, неположенный
За окном колокольный звон.
И, упав на колени: «Боже мой! —
Произносит бессвязно он.—
Молю, Всевышний,
Тебя, Творца,
На помощь вышли
Скорей гонца!
О, дай мне, дай же —
Не кровь, вино…
Забыл, как дальше…
Но все равно,
Не ставь отточий,
Конца пути,
Прости мне, Отче,
Спаси… прости…»
Глава 4
НОЧНОЙ РАЗГОВОР В ВАГОНЕ-РЕСТОРАНЕ
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога…
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната…
Что с вином, что без вина —
Мне на сердце косовато.
Я седой не по годам
И с ногою высохшей.
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
«Кум» со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно…
Малосольный огурец
«Кум» жевал внимательно.
Скажет слово — и поест,
Морда вся в апатии.
«Был, — сказал он, — говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения».
«Кум» докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою…»
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять со станции.
…Ты представь — метет метель,
Темень, стужа адская,
А на нем одна шинель
Грубая, солдатская,
И стоит он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог его кайлом —
А сапог не колется.
Огляделся я вокруг,
Дай-ка, мол, помешкаю!
У статуя губы вдруг
Тронулись усмешкою.
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа-Спасителя.
Бассан-бассан-бассана,
Черт гуляет с опером.
Храм — и мне бы ни хрена
Опиум как опиум,
А это ж Гений всех времен.
Лучший друг навеки!
Все стоим ревмя ревем,
И вохровцы, и зэки.
Я кайлом по сапогу
Бью, как неприкаянный,
И внезапно сквозь пургу
Слышу голос каменный:
«Был я вождь и вам отец,
Сколько мук намелено!
Что ж ты делаешь, подлец?
Брось кайло немедленно!»
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции,—
Я упал. И Он упал,
Завалил полстанции…
Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы,
Я живой еще пока,
Но, как видишь, дерганый.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната!
Лезут в поезд из окна
Бесенята, бесенята…
Отвяжитесь, мертвяки!
К черту, ради Бога…
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога…