Максим. Половина пятого.
Жильцов. Батюшки! (Положил Варе руку на плечо) Варвара Сергеевна, вы, стало быть, занимайтесь, а мы бежим! Не сердитесь. Я вам записываю свои телефоны — служебный и домашний. Если что-нибудь понадобится — звоните. Хорошо?
Варя. Непременно.
Жильцов. Значит, спасибо вам большое, очень рад был познакомиться, жду звонка… Поехали, поехали, Медников!
Максим (негромко— Варенька, я постараюсь к вам зайти вечером. Можно?
Варя. А вы сможете?
Жильцов. Сможет, сможет. До свиданья, Варвара Сергеевна.
Варя. До свиданья.
Хмара. Желаю всех благ!
Жильцов (мельком взглянул на Хмару и остановился). Да, Варвара Сергеевна! Если профессор Бубнов откажется или вам не удастся его разыскать — пускай это вас не огорчает. Договоритесь тогда с кем-нибудь другим. Мне решительно все равно с кем!
Жильцов снова кланяется, обнимает за плечи и уводит Максима, который в дверях пытается еще что-то знаками объяснить Варе. Несколько мгновений длится молчание. Потом за окном раздается автомобильный гудок.
Катя (поглядела в окно). Интересный мужчина! Он кто такой?
Варя. Директор завода.
Катя (вздохнула). Сразу видно — фигура!
Хмара (небрежно). А вы меня сегодня удивили, Варвара Сергеевна! Разве вам неизвестно, что, договорившись с клиентом, вы обязаны пройти с ним к заведующему консультацией, сообщить, что вами принято дело.
Варя (всплеснула руками). Ох, Юрий Борисович, милый, боже мой, — я забыла! Я так разволновалась и обрадовалась — наконец-то у меня дело, — что все на свете забыла!
Хмара. У нас не лавочка. Не частное предприятие. И мы не модные доктора, которым суют деньги в руку после визита…
Варя. Я знаю, знаю, вы правы… Ну, я просто забыла. Я ему позвоню, он приедет и сделает все, как надо. Ну неужели вы могли подумать?!
Хмара. Я только отмечаю факт. Я не делаю пока никаких выводов. Я не вспоминаю о печальной практике старой адвокатуры — о дополнительных гонорарах «микстах», о всевозможных ценных подарках…
Варя (тихо). Я не желаю вас слушать! Как вам не стыдно?! (Возмущенно вздернув плечи, забирает папку с делом Жильцова и уходит в соседнюю комнату.)
Хмара (покачался на носках). Тэк-с! Катенька, сердце мое, вы свободны? Я хотел бы кончить эту статью для стенной газеты… Найдите, на чем мы остановились! Нашли? Прочтите последний абзац!
Катя (читает). «…Некоторые горе-теоретики пытались утверждать, что в ряду исчезающих профессий обречена на умирание и профессия адвоката. Но сама жизнь разбила эти досужие домыслы!..»
Хмара (засмеялсв). И вы уверены, что это писал я? Катя. Представьте себе! Будем продолжать?
Xмара (помолчвв). Нет, не будем. Можете все это выкинуть в мусорную корзинку! (Прошелся по комнате, остановился, решительно проговорил) Мы начнем снова. И на другую тему. Пишите заголовок — «О моральном облике советского адвоката»!
Стучит пишущая машинка.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ДОМА У ЖИЛЬЦОВА
Улица Горького, корпус Б. В одном из парадных подъездов этого огромного, занимающего целый квартал, многоэтажного дома на шестом этаже находится квартира Алексея Владимировича Жильцова. Большая комната — гостиная — с книжными полками, коврами, мягкой мебелью, невразумительными картинами в золоченых рамах и огромным концертным роялем, на крышке которого стоит ваза с букетом искусственных цветов. Три двери — дверь в прихожую, дверь в столовую, за которой виден парадно накрытый стол, и дверь в кабинет Жильцова, откуда на ковер падает узкая полоска света от настольной лампы и доносится по временам треньканье телефона и негромкий раздраженный голос самого Алексея Владимировича.
Вечер. У окна, освещенного снаружи быстрыми и яркими огнями улицы, стоят Варя и Максим.
Максим. Вы хотите уйти?
Варя. Не знаю… Глупейшее положение — и уйти неудобно, и остаться я не могу! Я убедительно вас прошу на будущее— всегда говорите мне заранее, к кому и куда мы идем! Поймите, что я просто не имею права выступать днем по делу Жильцова в суде, а вечером как ни в чем не бывало являться к нему в гости!
Максим (примирительно). Ну не сердитесь, Варенька! Не надо сердиться в такой торжественный день! Сегодня вы блестяще выиграли дело! Начали, так сказать, славный путь!
На пороге своего кабинета, встрепанный, с потухшею папиросой в зубах, появляется Жильцов.