Варя (с интересом). А по-вашему?
Тамара (подумай). А по-моему, так тот человек, который нашел в жизни свое место и не боится, что какой-нибудь мальчишка, как в сказке, крикнет про него, что король голый… Тот человек, что не должен шуметь на всех перекрестках о своих достоинствах и заслугах, потому что его работа, даже ошибки его, — сами за себя говорят… И если он пишет книгу, то пишет ее сам, и не чужая подсказка, а любовь, ненависть, гнев, радость водят его рукой… Вот такой человек и есть, как мне кажется, по-настоящему удачливый и счастливый!
Жильцов. Правильно!
Варя. Да, конечно, правильно. Но вы не ответили на вопрос, Тамара Николаевна. Вы сами предложили взять для сравнения Алексея Владимировича и Кондрашина…
Максим. Да неужели же вам не ясно, Варенька?
Варя (резко повернулась к Максим)). А вам ясно, Максим Петрович?
Жильцов. Давай, давай, Медников, выскажись. Выскажись, а мы послушаем.
Максим (встал). Пожалуйста, я скажу. Тут так… Конечно, Кондрашин инженер неплохой, способный инженер. Но ведь даже нельзя сравнивать — Кондрашина и Алексея Владимировича…
Неожиданно гаснет свет.
Варя. Что такое?
Жильцов (после паузы). Опять, должно быть, пробки перегорели, что у нас случается. (Крикнул.) Кузьмич! Кузьмич, где ты там? Организуй нам свет, быстренько!
Из прихожей, где уже мелькает огонек электрического фонарика, хрипловатый тенорок отвечает: «Сей момент, Алексей Владимирович!»
Бубнов (со смешком). Очень сгустилась атмосфера — пробки и те не выдержали! (Внезапно охнул.) Ох, дьявольщина! Я встал и на что-то наткнулся… Ага, понял — это наши старые приятели Отто Дидерихс и сыновья!
Молчание. Затем в темноте кто-то громко и уверенно проигрывает на рояле несколько тактов блестящего концертного вальса.
Максим. Кто там? Это вы, Варенька?
Бубнов. Нет, это я.
Тамара (очень удивленно). Вы?!
Бубнов (усмехнулся). Давненько я не играл! (Пробежал пальцами по клавишам в виртуозном пассаже.) Так вот — о родившихся под счастливой звездой, об удачниках. Не так-то все просто, Тамара Николаевна! По-разному складываются человеческие судьбы и не так-то все просто!
Жильцов (басом, ироническо). Ну, это, знаешь, все философия!
Бубнов (почти крикнул). Слушай, когда-то я был молод, здоров, почти недурен, считался восходящим научным светилом и твердо верил в свое великое будущее! Так почему же все кончилось так бесславно и глупо? Почему не суетятся вокруг меня благодарные ученики? Почему сердитая женщина — Тамара Николаевна — называет меня циником и лентяем, а я отмалчиваюсь или отшучиваюсь?
Тамара. А вы разве можете мне возразить? Разве сплетни и шутовское благодушие — не единственные радости, которые вы для себя выбрали в жизни?
Бубнов (со злым смешком). Ну, Тамарочка! Вам-то я бы мог возразить! Ведь и вы не ищете, мятежная, бури. А роль «домашнего обличителя на всем готовом» — это скорее комедийная роль, чем трагическая! И пока Алексей Владимирович занимается вопросами преуспеяния…
Тамара (перебила). Что-о? (Помолчав, холодно.) Надеюсь, вы понимаете, что вам придется сейчас или извиниться, или уйти? Можете все что угодно говорить обо мне, но об Алексее Владимировиче…
Бубнов. Но вы же сами, Тамарочка, пятнадцать минут тому назад…
Тамара. А вы полагаете, что наши права равны?
Жильцов (примирительно). Ну будет вам, будет— Тамара, Евгений Аполлонович! Что с вами нынче? Вы бы хоть Варвару Сергеевну пожалели. Человек в первый раз у нас в доме, а вы…
Зажигается свет.
Максим. Варенька!.. Позвольте, а где же Варвара Сергеевна?
И только теперь все замечают, что в комнате действительно нет Вари. Максим вскакивает, заглядывает в кабинет, в столовую, отворяет дверь в прихожую.
Бубнов. Варвара Сергеевна!
Максим. Нет, она, очевидно, ушла совсем — в прихожей ни ботиков ее, ни платка…
Жильцов (налил себе вина, выпил, отфыркнулся). Ушла, а?! Так! Зелен виноград!.. Погоди, Медников, а кольцо ты ей отдал?
Тамара (насторожилась). Что за кольцо?