Жильцов. Ювелирное. За труды. Все-таки старалась девушка, речь держала. Деньги ей сверх того, что им по таксе положено, предлагать мне было неудобно…
Максим, Алексей Владимирович, что вы?!
Тамара. Деньги неудобно, а кольцо?
Жильцов (улыбнулся). Кольцо Максим Петрович купил и дарил. Психологическая тонкость! Выдал я ему на это дело, как бы в долг, некую сумму…
Максим (ошеломленно), Алексей Владимирович, господи, да что вы говорите такое?! Я… я не понимаю, Алексей Владимирович… Почему «как бы в долг», Алексей Владимирович? Нет, именно, именно в долг! Мы же с вами условились… И вы еще сами сказали, что в конце месяца я получу премиальные и смогу вам отдать…
Жильцов (почти добродушно). А за что тебе, голубь мой, премиальные? За какие такие выдающиеся заслуги, а?!
Максим (у него запрыгали губы), Алексей Владимирович!
Я хочу думать, что это шутка, но даже вам я не могу позволить… Даже вам! (Неловко вытащил из кармана коробочку с кольцом, положил на стол) И вот — пожалуйста… Вот это кольцо… Варвара Сергеевна его не взяла. И я теперь очень рад.
Жильцов (после паузы, серьезно). Что ж, и я очень рад! Молодчина она, Медников, настоящая молодчина! (Поглядел на Бубнова, который, сидя за роялем, все еще перебирает пальцами клавиши.) Ну что ты там чушь какую-то играешь, профессор? Сыграй веселое! Жаль, Варвара Сергеевна ушла, а то бы мы сплясали…
Тамара (тихо). А почему все-таки она ушла?
Бубнов (засмеялся). А может быть, и не было никакой Варвары Сергеевны? Может быть, друзья мои, она вам просто приснилась? Вы не находите? (Обернулся к Жильцову.) Так, значит, сыграть тебе что-нибудь веселое, друг мой, Алексей Владимирович? А что ты называешь веселым?!. (Смотрит на Жильцова и, секунду помедлив, снова опускает руки на клавиши рояля.)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЗА ГОРОДОМ У КОНДРАШИНА
Электричка, даже со всеми остановками, идет из Москвы полчаса, а от станции до Центрального поселка, где живут Кондрашины, десять минут самым медленным шагом. Но вечером в декабре, когда подмораживает и пронзительный ветер завивает над сугробами снежную пыль, когда круглый фонарь в конце платформы со звоном и скрежетом пляшет на высоком столбе, когда молчат собаки, а темные, точно присевшие на корточки, заснеженные ели покряхтывают по-стариковски, — в такой вечер живущим на даче кажется, что кругом дичь, глушь, и не то что до Москвы, а до ближайшего поселка не меньше суток пути. Занимают Кондрашины в самом обыкновенном дачном доме всего одну комнату — с низким бревенчатым потолком и некрашеным полом, с двумя окнами, выходящими в сад, и полутемным чуланом-кухней. Поэтому с первого взгляда довольно трудно понять, как на таком сравнительно небольшом пространстве разместилось такое количество самых разных вещей — и книжные шкапы, и чертежный стол, и обеденный стол, и широкий низкий диван с ситцевыми подушками, и пианино, и замысловатого устройства печка, сложенная из грубого кирпича, покрытого глазурью.
Вечер. За окном ветер и снег, а в комнате тепло, светло, поет, закипая, чайник, постреливают в печке поленья. Варя, взволнованная и раскрасневшаяся, в шубе и шапочке, сидит на краешке стула и, зажав в коленях руки, глядит в окно. На диване, на клетчатом одеяле, лежит груда мужских носков, которую сосредоточенно разбирает Нина Кондрашина — спокойная темноглазая женщина.
Нина (с добродушной ворчливостью)» Говорят, говорят про Кондрашина, что он и такой, и сякой, и немазаный… А вот никто почему-то не скажет, что вещи на этом Кондрашине горят совершенно как на мальчишке! Каждую неделю, верите ли, Варвара Сергеевна, каждую неделю по дюжине носков ему штопаю, и никогда ни одной целой пары! (Прислушалась к резким порывам ветра за окном, поежилась.) А ветер-то, ветер развоевался!
Варя. Да, на улице ужас что делается, метель! А у вас славно — тепло, светло, поет чайник, трещит печка…
Нина (откусила нитку). Ох уж эта печка! Ее сам Кондрашин сложил. Он ведь у меня мастер на все руки от скуки. Хвастался, когда складывал ее, невозможно! Сын у нас в Ленинграде учился, в нахимовском. Приезжал домой в отпуск, так и ему Кондрашин покоя не дал — заставил глину месить! Ну, а потом, конечно, оказалось, что дымоход они куда-то не туда вывели… Я уж Ивану Ильичу и не говорю об этом, а то расстроится!.. А у вас дома, в Москве, центральное отопление?
Варя. Центральное.
Нина (вздохнула). Хорошо! Да-а, надеялись и мы к весне комнату получить. Со всеми удобствами. Завод для работников дом строит — ну и Ваня надеялся, что ему тоже дадут комнату… Теперь, конечно, об этом и думать нечего! Говорила я ему — не мечтай, сглазишь. Вот и сглазил! (И вдруг, точно испугавшись, что Варя примет ее слова как жалобу, торопливо проговорила.) Нет, нет, вы только не подумайте, что я жалуюсь. У нас тут очень неплохо, очень. Особенно летом. И природа хорошая, и вообще… Электричкой до Москвы полчаса, а до завода и совсем близко. Кондрашин по шоссе ходил ровно тридцать минут. И поликлиника моя рядом… Ну, я-то хотя везде устроюсь — хирургическая сестра со стажем, шутка ли! (Снова вздохнула и улыбнулась Варе.) Кстати, Варвара Сергеевна, вы извините, то ли я прослушала, то ли не поняла… Но вам зачем нужен Иван Ильич? Вы его откуда знаете?