Кондрашин (насмешиво). За что же они так на меня?
Жильцов (доверительно). Об этом у Медникова спроси. У Максима свет Петровича! И что он с тобой не поделил, аллах его ведает!
Кондрашин (гневно поглядел на Жильцова, встал, подошел к двери, спокойно сказал). Уходи. Не хочу я с тобой толковать по душам. Противно. Да и не за этим ты приехал, хитришь! Тебе нужно было узнать, не собираюсь ли я подавать на обжалование? (Кивнул.) Собираюсь! Не буду ли я выступать на перевыборах партбюро и крыть тебя? (Снова кивнул.) Буду! Что еще? (Усмехнулся.) Нехитрые хитрости! А ведь в своем директорском кабинете, в центре вселенной, в окружении телефонов и секретарш, ты мне почему-то казался умнее… Впрочем, тут, очевидно, все дело в кабинете, а не в тебе!
Жильцов (неожиданно искренне и горячо). Вот, вот, вот! Все дело в кабинете, правильно! Вот мы наконец и добрались до сути, Иван! Все дело в моем директорском кабинете! Не можешь ты мне его простить! Уже четыре года, с того самого дня, когда ты узнал, что меня назначают директором, с того самого дня не можешь простить! Как так? Вместе росли, вместе слесарили, вместе в партию подавали, вместе в институте на заочном учились, вместе получали диплом… А теперь — один директор, а другой — рядовой инженер! Обидно! Только прямо ты этого сказать, конечно, не можешь — вот и ругаешь меня за что ни попало! Что ж, ругай, ругай! Нынче такая мода пошла — директоров ругать!
Кондрашин. Чушь! Я об отношении к жизни говорю, а ты о должности! Будь кем хочешь — директором, слесарем, счетоводом, — какое это имеет значение?! Слышали мы разговорчики: ходил в рабочих — был хорошим, назначили директором — стал плохим… Да откуда же берутся, если так, превосходнейшие наши директора, главные инженеры, начальники цехов? Нет, извини за дурную шутку, но думается мне, что не место портит человека, а человек место!
Жильцов (со смешком). Ты, часом, не в «Крокодиле» работаешь?
Кондрашин (остановился, отчеканил). Я нигде не работаю! Пока! (Снова заходил по комнате.) Ты вспомнил сейчас институт! А почему же ты не вспоминаешь, сколько людей тебе помогало, когда мы готовили диплом, — один подбирал материал, другой чертил чертежи, третий писал пояснительную записку… И где-то здесь началось! Где-то здесь ты понял, что можно легко и ловко прожить на всем готовом, пользуясь чужими руками и чужим умом! Ты и заводом руководишь именно так — всеми правдами и неправдами, за счет других, отстающих, получаешь для себя все самое лучшее…
Жильцов (перебил). Был бы я плох — меня бы уже давно сняли!
Кондрашин. И снимут. Не волнуйся, обязательно снимут. Величие твое — это просто случайный попутный ветер удачи! А твое падение — это как раз то, может быть, единственное, что ты сделаешь в жизни своими собственными руками! И никакого Максима Медникова нельзя будет винить — только самого себя…
Молчание. Из чулана раздается спокойный голос Вари: «Иван Ильич, я могу, наконец, войти?»
Жильцов (вскочил). Кто это? Нина?
Кондрашин. Пожалуйста, Варвара Сергеевна. (Включает верхний свет.)
Из чулана, с полотенцем через плечо, выходит Варя.
Жильцов. Варвара Сергеевна?
Варя. Добрый вечер.
Жильцов (помолчав, развязно). Здравствуйте, здравствуйте. А вы прямо как в цирке — исчезаете с улицы Горького и появляетесь на станции Чернополье!
Варя (улыбнулась Кондрашину). Вы, наверное, забыли про меня? А мне ужасно захотелось принять участие в разговоре…
Жильцов (надел пальто), А разговор, собственно, кончен.
Кондрашин (подошел к Жильцову, проговорил тихо и грозно). Нет, разговор не кончен! Мы еще продолжим его! И ты не вздумай, кстати, обозлившись, пытаться задерживать мое возвращение — я все равно приду! Ты можешь издавать обо мне приказы и на какое-то недолгое время торжествовать победу, можешь высокомерно не замечать- меня и говорить гадости обо мне за моей спиной, можешь мешать мне работать и трепать нервы, — но я твердо знаю, да и ты это знаешь, что я все равно вернусь на завод!..
Жильцов, не отвечая, с каменным лицом идет к дверям. И вдруг, уже у самого порога, он останавливается, словно осененный внезапной мыслью, смотрит на Варю, ухмыляется и подмигивает Кондрашину.
Жильцов. А Нины-то, значит, дома нет? Порядок! (Снова ухмыляется, толкает кожаным плечом дверь и уходит.)