Варя (встревоженно). Что он сказал?
Кондрашин (чистосердечно). Я не понял… Какую-то гадость, кажется… Бог с ним! Почистили перышки, Варвара Сргеевна?
Варя. Почистила! (Подошла к зеркалу, поправила волосы, скорчила сама себе гримасу и испуганно — не заметил ли? — обернулась к Кондрашину). В общем, большое вам спасибо, Иван Ильич, и…
Распахивается дверь, и стремительно входит Нина.
Нина (еще с порога), Иван, слушай…
Кондрашин. Что? Что случилось?
Нина (улыбнулась). Ничего не случилось! Просто я встретила сейчас заводских — Лодыженских, Павлова… Они нас пригласили… Сегодня в Доме культуры кино… Пойдем?
Кондрашин (медленно), В кино? Ну что ж, можно сегодня и в кино! (После паузы,) Понимаешь, Нинка, был здесь сейчас Алексей Жильцов.
Нина (ахнула, прижала руки к груди, села, тихо спросила). Ну?
Кондрашин. Ты не пугайся, все хорошо! Через несколько дней будет подписан приказ о моем восстановлении!
Молчание. И вдруг за окном — долгий, глухой и протяжный гудок.
Варя (прислушалась). Это завод?
Кондрашин. Завод, Варвара Сергеевна! (Тоже прислушался, улыбнулся, зачем-то повторил.) Завод! (Подошел к Нине, взял ее за руку, заглянул в глаза.) Ах ты Нина, Нина! Ну что же ты плачешь? Что же ты плачешь, глупая? Что же ты плачешь, когда все так хорошо?..
Громко и протяжно гудит за окном заводской гудок.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Картина первая
СНОВА В ЮРИДИЧЕСКОЙ' КОНСУЛЬТАЦИИ
Здесь на первый взгляд все по-прежнему — то же запорошенное снегом окно, те же настольные лампочки под бумажными абажурами и школьные чернильницы-невыливайки. Впрочем, подле недавнего ремонта комната стала словно светлее, просторнее и выше. У шкафа, забытое, стоит ведерко с толстыми малярными кистями, а проходу в соседнюю комнату мешает закапанная известкой лестница-стремянка. Конец дня. Юрий Борисович Хмара, потирая озябшие руки, ходит по комнате из угла в угол и негромко диктует Кате, которая сидит, не поднимая глаз, низко наклонившись над пишущей машинкой.
Хм ар а (диктует). «…И уже только потом, после того как попытка договориться с клиентом помимо консультации и получить с него «микст» в виде вышеупомянутого ювелирного кольца стоимостью в семьсот пятьдесят восемь рублей сорвалась, — адвокат Воробьева воспылала внезапной симпатией к истцу гражданину К. Возможно, впрочем, что они и ранее находились в близких отношениях…»
Катя (умышленно громко повторяет последнюю фраз)) «Возможно, впрочем, что они и ранее находились в близких отношениях…»
Хмара (замахал руками) Тише, Катенька, тише! Вы напечатали?
Катя. Нет.
Xмара. Почему? Я слишком быстро диктую?
Катя (спокойно). Нет, не поэтому. Но я ведь не обязана, Юрий Борисович, в свое служебное время печатать доносы!
Хмара. Что-о-о?! (Онемев на мгновение, уставился на Катю, потом скривил губы в подобие улыбки, проговорил торопливо, чуть заикаясь). Катенька, сердце мое, что с вами? Вы сошли с ума!.. Это же шутка, шутка… Вы не так меня поняли… Это же только личные мои размышления, и я…
Катя. Личные размышления, адресованные в президиум Московской коллегии адвокатов? А что, если и я по тому же адресу пошлю свои личные размышления?!
Xмара. О чем, господи?!
Катя. Об адвокате Юрии Борисовиче Хмаре! (Невесело засмеялась.) А ведь я могла бы многое написать! Вы настолько уверены в том, что я в вас по уши влюблена, что в последнее время вовсе перестали меня стесняться! И я могла бы написать про то, как адвокат Хмара отбивал и перехватывал клиентов у других работников консультации, как он издевался над молодым стажером, как он не брезговал, помимо законного гонорара, никакими подачками — от крупных денежных сумм до карандашиков и перочинных ножичков!
Хмара (умоляюще). Катенька, Катенька, что вы говорите! Это чудовищно! Поверьте, поверьте — я ничуть не думал, что вы в меня влюблены, но я всегда знал…
Катя (резко) Что вы знали? Хотя ваша правда, вы тоже многое знали обо мне! Вы знали о том, что у меня умер муж, и о том, что мне очень трудно одной растить и воспитывать дочь! Вы знали о моем скверном характере и о том, что я действительно хотела бы выйти замуж… И только одного вы не сумели понять — того, что я честный человек! Я всего-навсего секретарша, невелика птица… Но ведь это же не позор — быть секретаршей, правда? И все верно — у меня сквернейший характер, я бываю часто грубой и несправедливой… Но я честный человек!