— Да… – сказал Лёня Захаров. – Я таких и не видел никогда. Они что, все такие дорогие?
— Нет, здесь разные. Та, по–моему, самая дорогая была.
— Так, так. А не могла она её продать кому‑нибудь?
Продать? В. В. очень удивился бы, узнав о том, что жена его что‑либо вздумала продать из их дома, а куклу – тем более. Нужды в деньгах она не знает, он даёт ей достаточные суммы на собственные её расходы и никогда даже не интересуется, куда она их тратит. Дорогих украшений она себе не покупает (не любит), магазины вообще терпеть не может и никогда сама в них не ходит, разве что с ним, да и то в случае крайней необходимости, когда нужно бывает, к примеру, выбрать кому‑то подарок. Стоит завестись у неё лишним деньгам, как она тут же отдаёт их кому‑то из своих сестёр или племянников, и он об этом знает. Но если бы ей понадобилась вдруг серьёзная сумма на что‑то такое, о чём она не хотела бы ему говорить (само это предположение было для В. В. крайне неприятным, так как означало, что у жены могли быть от него какие‑то тайны), то и тогда она могла снять эти деньги со своей кредитной карточки, он бы и знать не знал. Так что продавать куклу она в любом случае не станет.
— Если бы ты сказал «подарить», я бы ещё подумал, а продать – нет, что ты!
— А что она с ними делала, с этими куклами?
В. В. пожал плечами.
— Ничего. Любовалась. Иногда пересаживала с места на место.
— Из дому она их когда‑нибудь выносила, ну, там… показать кому‑то?
— Не думаю.
— А в городе кто‑нибудь ещё собирает таких кукол?
— Понятия не имею.
— А кто знает об этой вашей коллекции?
— Да все знают, кто у нас в доме бывал, она всем показывала.
— Так–так… – сказал Лёня Захаров. – Интересно. Значит, в доме находится коллекция дорогих кукол, все об этом знают, и в один прекрасный день, вернее вечер, или даже ночь, точно пока не установлено, прямо из дома – без всяких следов проникновения и взлома — пропадает самая дорогая кукла, и вместе с ней хозяйка…
— Хозяйка, и вместе с ней кукла, — поправил В. В.
Лёня Захаров внимательно на него посмотрел и сказал:
— А вот этого мы с тобой как раз и не знаем.
4
Моя дорогая девочка! Я начинаю эти записки, когда до твоего рождения остаётся четыре месяца, и надеюсь закончить их как раз ко времени твоего появления на свет. Расчёт у меня простой: как только это произойдёт, мне станет не до писания, так что надо успеть.
Первый раз ты возьмёшь эту тетрадь в руки лет, я думаю, в семь – для того лишь, чтобы обнаружить на обложке своё имя. По–настоящему читать её ты начнёшь, вероятно, лет в 14, как раз в этом возрасте у девочки просыпается первый интерес к взрослой жизни. Боюсь, не всё, что здесь написано, ты сумеешь понять с первого раза, но ведь потом, на протяжении всей твоей долгой и, я надеюсь, счастливой жизни у тебя ещё будет возможность не раз перечесть эти страницы – и в 21, и в 35, и в 49… — пока сама не достигнешь того возраста, в котором они писались. Так, постепенно откроются все обращённые к тебе послания.
Столь неожиданная и странная идея пришла мне в голову 9 июля 2002 года, в Москве, при выходе из Центра «Мать и дитя», где за полчаса до того, в тёмном кабинете УЗИ я впервые увидела на экране монитора мерцающие очертания твоего лба и твоих маленьких ручек, которые будто пытались послать всем присутствовавшим свой привет из глубин материнского лона.
— Девочка! – возгласил доктор.
В ту же секунду я поняла, что люблю тебя всем сердцем.
Но… Мне ли не знать, каково это – родиться на свет женщиной.
Бедная малютка! – думала я в тот день. – Сколько подвохов ждёт её в этом мире. И кому, как не мне, предупредить её обо всём, пока не поздно!
Неделю спустя я начала эти записки.
Мне придётся рассказать тебе кое‑что из своей жизни.
Я родилась в год Тигра, месяц Скорпиона, день ракетных войск и артиллерии.
С такими «выходными данными» следовало бы явиться на свет мальчику, но есть дела, которыми ведает один Господь Бог.
Про артиллерию я знала всегда (мой отец был на войне артиллеристом), а про Тигра и Скорпиона лет до тридцати даже не слыхала, потому что массовое увлечение восточным гороскопом началось у нас только в начале 80–х. До того люди понятия не имели, кто какого года, и часто говорили о себе, что они родились «за год до войны» или «через год после Победы»… Так вот, если считать по–старому, то и я родилась через пять лет после войны, за три года до смерти Сталина, в самый революционный месяц нашего календаря, но, слава Богу, не 7–го, а позже, иначе в детстве у меня никогда не было бы своего, отдельного дня рождения.