Я не собирался там появляться, но вышло так, что к четверти первого закончил свой обход. У меня в карманах накопилось достаточно заметок для очередной «колонки», и я пошел по направлению к Сорок седьмой улице.
Найти веселую компанию не составило никакого труда. «Латинский квартал» — обычно довольно шумное место, но я уверен — стоило бы мне просто встать у дверей с закрытыми глазами и прислушаться, и я сразу же уловил бы в общем шуме раскатистый хохот Холли Хэллорена. Смеялся он, разумеется, над собственными остротами. Чарли говорил, что знает почти всех метрдотелей в городе. Очевидно, он был знаком и со здешним, потому что им предоставили самый лучший столик. Возможно, Чарли был здесь и ни при чем. Весь облик генерала Хэллорена говорил, что он великий мот. Я пробрался между столиками, пододвинул стул и подсел к компании.
— Где ты был, Гарри? Мы уже обогнали тебя на пару бутылок шампанского! — заорал Холли.
— Даже не буду пытаться вас догнать, — ответил я.
— Хорошо, — согласился Холли. Он повернулся к Джоан и обнял ее. Она улыбнулась. Это был привычный рефлекс.
— Ты знаешь, крошка, этот парень — крупный бродвейский журналист. Я каждое утро за завтраком читаю его статьи. Что ты на это скажешь?
Джоан улыбнулась мне.
— Послушай, Гарри, — сказал Холли, сняв руку с талии Джоан и положив ее мне на плечо. — Послушай, Гарри. Я хочу, чтобы ты поместил это в свою статью. У этой девушки чертовски приятный голос. Не смущайся, крошка, воспользуйся рекламой. Можешь написать так: «Джоан Маршалл обладает нежнейшим голоском, какого не слышали мои старые усталые уши уже много лун». Ну как?
— Сейчас запишу, — сказал я. — «Старые усталые уши». Вот это образ! Честное слово, Холли, у тебя блестящий литературный талант! «Уже много лун». Это же почти поэзия!
Генерал Холли Хэллорен был в ударе. Он опять повернулся к Джоан.
— Можешь еще написать, что Джоан... Как ты сказала, крошка, твоя фамилия?
— Маршалл, — ответила Джоан.
— Маршалл? Так вы с Диди сестры, что ли?
— Мать и дочь, — вставил я.
— Правда? — изумился Холли. — Вот это да!.. А... ты шутишь. Ну и ну — мать и дочь. Здорово!
— Еще бы, — согласился я.
Чарли бросил на меня умоляющий взгляд.
— Можешь написать, — продолжал Холли, — что мисс Джоан Маршалл — лучшая... чем ты занимаешься, крошка?
Я не проронил ни слова.
— Я манекенщица, — сказала Джоан.
— Что мисс Джоан Маршалл — лучшая в мире манекенщица. Можешь поднести ей орхидею, или крикнуть «браво», или что там еще полагается делать пишущей братии.
— Я просто напишу, что обе апробированы генералом Холли Хэллореном.
— Гарри шутит, генерал, — поспешил вмешаться Чарли.
— Что значит шутит? Чем плохо, черт возьми, — «апробированы Холли Хэллореном»? — За этим снова последовал взрыв хохота.
— Я считаю, что твои статьи, Гарри, только выиграют, если там появится мое имя. Правильно, девочки?
Девушки дружно, как по команде, рассмеялись.
— А ваша жена не читает вместе с вами эти статьи, Холли? — спросил Чарли.
— А, Сэл? Ты хочешь сказать, что неизвестно, как отнесется к этому моя жена? Черт возьми, Сэл неглупая баба...
Его живот затрясся от хохота. Я постарался взять себя в руки.
— Хоть Сэл неглупая баба, но такой бабник, как я, и обойдет любую бабу. Неплохо?
— Неплохо.
— Слушай, Гарри. — Он перестал хохотать. — Тебе надо вставить пару добрых слов о постановке, которую мы сегодня смотрели. Ей-богу, она этого заслуживает. Можешь написать так: «Генерал Холли Хэллорен целиком и полностью одобряет «Сапоги на кнопках». Это чертовски хороший спектакль. Шик!»
— Обязательно вставлю, Холли. А теперь, с вашего разрешения, я вас оставлю. Мне еще надо написать статью.
— Сиди и не рыпайся, Гарри, — сказал Холли. — Держись с нами, мальчик, и мы дадим тебе материал для «колонки» недель на шесть. Правда, девочки?
— Не сомневаюсь, — согласился я. — А теперь извините меня. Мне надо позвонить по телефону.
Я встал из-за стола и направился в вестибюль. Чарли последовал за мной. Я вошел в мужской туалет — и он за мной.
— Довольно мрачная картина, — заметил он.
— Чарли, — сказал я. — Если ты чувствуешь, что тебя потянуло к самоубийству, даю тебе полную волю.
— Неужели ты в самом деле уходишь, Капа?