— Пожалуйста.
Вежливость и спокойствие, спокойствие и вежливость.
Парень сунул в рот сигарету, которую лениво крутил в пальцах, потянулся было к зажигалке, но Настя не выпустила ее из рук, сама щелкнула, и ему ничего не оставалось, как неловко, чуть привстав со ступенек, ткнуться кончиком сигареты в высокий язычок пламени, выщелкнувшийся из «Зиппы».
— Ого, — сказал парень, выпустив струйку дыма и щурясь на зажигалку. — Настоящая вещь!
Что правда, то правда. Зажигалка была настоящей, отец подарил полгода назад, когда вопрос о курении Насти был снят с повестки дня. Не в ларьке уличном куплена, понятное дело. И не Китай какой-нибудь.
— Да, — ответила Настя, убирая зажигалку в карман. Не пряча, а именно вот так — неспешно, даже лениво.
— А как вас зовут? — спросил парень после короткой паузы, оценив спокойствие Насти. — Меня — Рома.
— Настя, — ответила она, не понимая, что же ей сейчас делать. Идти домой или включиться в разговор, который явно намеревается затеять этот приятный, в общем-то, паренек. Вроде воспитанный. На начинающего бандита не похож. Ни прической, ни одеждой. Все эти юнцы, «косящие» под взрослых боевиков, вызывали у Насти смех и в то же время отвращение. Бритые головки, спортивные штаны, или куртки-"пилоты", кепочки — хоть плачь, хоть смейся. Ну что может в такой головке крутиться интересного, если ее обладатель подражает самому низшему криминальному сословию. Ладно бы — в «крестные отцы» стремились, а то бычары и бычары, маленькие только. Пальцы веером. Тьфу!
— Живешь здесь? — заведя, как и предполагала Настя, разговор, спросил парень.
— Да.
— А-а. А я вот на метро опоздал. В гостях тут был, засиделся. Пойду сейчас пешочком.
— А далеко?
— Да нет. На Невский.
— На Невский? А мосты?
— Так через Лейтенанта Шмидта. Его как раз через часик сведут. Успею не спеша.
— Да-а... — Настя украдкой продолжала разглядывать парня.
— А это что, знакомый твой? — Роман кивнул в направлении магазина. Там в дверях все еще маячил темный силуэт.
— Да. Виталик, продавец.
— Продавец... И часто ты в это время в магазин ходишь?
— Бывает.
— И не боишься?
Настя неожиданно для себя громко расхохоталась.
— Ты чего? — Роман удивленно посмотрел на нее.
— Какие вы все одинаковые. Вот он тоже, — Настя в свою очередь кивнула головой, — Виталик. Первое, что спросил: «Не страшно по ночам гулять?» А тебе не страшно?
— Нет.
— Крутой?
— Да не особенно.
— Вот и мне не страшно. Кого бояться? Тебя?
Она взглянула Роме в глаза и тут же пожалела о сказанном. Взгляд его мгновенно стал жестким и, словно наждачной бумагой, прошелся по Настиному лицу. Во второй раз за последние полчаса ее бросило в жар, щеки запылали. Черт его знает, этого Рому, кто он на самом деле такой? Вдруг маньяк какой-нибудь?
Он продолжал смотреть на Настю молча, и испуг у нее стал проходить. В самом деле, что за детские страхи — маньяки, убийцы. Нормальный парень.
— А хоть бы и меня. Ты же не знаешь, кто я на самом деле.
Он как будто подслушал Настины мысли.
— Не знаю. Вернее, знаю. Рома. Рома в хорошей куртке. Гопники в таких не ходят.
— Да и ты тоже ничего себе прикинута.
— Стараюсь.
— Значит, говоришь, на гопника я не похож? И на том спасибо. А на кого тогда?
Настя призадумалась.
— На кого? На преуспевающую начинающую поп-звезду. Только с прической что-то не так.
— М-да, — он отвернулся.
— Что — м-да?
— Да так. Просто грустно. В этом городе все, кто прилично одет, выглядят поп-звездами. Простой человек в говне ходит, только поп-звезды в нормальной одежде. Ладно, — он посмотрел на наручные часы. — Пора мне. А то мост только на пятнадцать минут сводят. Потом до пяти ждать.
Рома пружинисто встал, топнул несколько раз, разминая затекшие ноги.
— Слушай, Настя, телефон не оставишь свой?
— А зачем тебе?
— Просто понравилась ты мне. Что такого особенного? Позвоню как-нибудь, пообщаемся. Про поп-звезд поговорим.
«Да иди ты...» — подумала Настя, в то время как губы ее сами собой зашевелились и она с удивлением услышала номер собственного телефона, который произнесла немного вежливо и даже как-то заискивающе.
«Вот те на, — пронеслось в ее голове, — что-то мужики сегодня меня раскручивают. Не на шутку. Это дело пора кончать».
— Тридцать восемь, — повторил Рома последние цифры. — Хорошо. Запомнил. Ну, пока, Настя. До встречи.
Он протянул к ней руку и, прежде чем она успела отреагировать на жест, погладил ее по плечу. Потом быстро повернулся и не оглядываясь зашагал вперед — мимо магазина. Виталика в дверях уже не было, видимо, появился очередной ночной клиент. А Рома споткнулся о поребрик мостовой, ловко подпрыгнул, выравнивая равновесие, и скрылся за пустующими палатками рынка, раскинувшегося вокруг станции «Приморская».
Настя добралась до дома без приключений, прошла на кухню, села на табурет, и ей показалось, будто она забыла сделать что-то важное. Зачем она вообще выходила на улицу? Ах да, за сигаретами. Но курить расхотелось. Вот так. Эмоциональные, можно сказать, потрясения, в общем-то, идут на пользу. Может быть, есть смысл, как только захочется закурить, сразу бежать на улицу, знакомиться с молодыми людьми?
Она машинально разделась, хотя еще минуту назад и не думала спать, так же машинально залезла под одеяло и, уже засыпая, подумала о том, как, интересно, ложится в постель этот самый Виталик. Хорошо бы попробовать лечь рядом с ним. Как он...
Ниточка, связывающая Настю с реальностью, тихо перетиралась, греховные мысли расплывались, теряя свои очертания, какие-то посторонние образы стали не то чтобы мешать, но путать картину, наконец ниточка разорвалась, и Настя уснула.
Глава 2
— Калмыков Юрий Федорович, — представился молодой человек лет двадцати пяти, войдя в комнату и аккуратно прикрыв за собой дверь.
Кузя молча смотрел на него из-под упавших на лоб длинных, но, увы, уже не таких густых, как хотелось бы, волос. Посетитель ему не понравился. Кузя не смог бы объяснить, что было ему неприятно в этом рослом, со вкусом одетом, улыбающемся человеке. Возможно, просто общее состояние, похмелье, если не лицемерить перед самим собой, а называть вещи своими именами, мешало Кузе воспринимать мир во всей его полноте, красоте и Бог знает, что там еще. Вчерашнее застолье, незапланированное, но крайне серьезное, окончательно лишило Кузю сил, и весь день он упорно боролся то с тошнотой, то с головокружением и омерзительным, неожиданно накатывающим в самые неподходящие моменты предобморочным состоянием.
— Ну? — только и смог выдавить из себя обычно вежливый с незнакомыми людьми Кузя.
— Вы — Куз Марк Аронович? — полуутвердительно-полувопросительно, продолжая улыбаться, произнес посетитель.
— Я — Куз, — хмуро ответил Кузя.
— Мне посоветовал к вам обратиться Аркадий Волков, мой приятель. Сказал, что вы сможете помочь...
— Аркадий... — Кузя не далее как позавчера выпивал с Волковым, но, хоть ты тресни, не помнил, чтобы Аркаша говорил с ним о работе. Встречаясь с Волковым, они все больше вспоминали «школьные годы чудесные» или бурную юность, которую вместе прохипповали, мечтая изменить мир и усиленно пропагандируя идеи сексуальной революции. Часто на личном примере. А теперь вот Волк стал коммерсантом, а он, Кузя, дальше рядового журналиста не продвинулся. Правда, грех жаловаться, он в штате, издание его вполне престижное, покупаемое, тиражи растут, к нему, Кузе, претензий нет. Даже пьянство, теперь уже и на работе, ему прощали. Начальство ценило его связи с теми, кого социалистическое общество выбросило за борт, — спившимися диссидентами и наркоманами, теперь являвшимися флагманами культуры. — М-м-м, — промычал Кузя. — А что вы хотели?
«Главное, чтобы костюмчик сидел», — почему-то пронеслось у него в голове. Действительно, никаких других мыслей бодрый посетитель не вызывал. А костюмчик сидел на нем безупречно — это единственное, что можно было о нем сказать. Так сидят только очень дорогие, сшитые у хороших портных либо в дорогих ателье подогнанные по фигуре вещи. Кузя знал в этом толк. Папа-то был классным портным.