Настя сидела с ним сутками, отбирая приемлемые варианты и прикидывая, пойдет ли их товар — и с какой скоростью — в Петербурге.
Однажды Барракуда сообщил, что наконец-то везут из типографии его злосчастные календари.
Срочно пришлось находить складское помещение, оплачивать аренду, нанимать сторожей...
Куз видел, что Настя все больше и больше преображается. Занятие делом — великая вещь. Правда, она не смеялась так часто, как, помнилось, прежде, но все же отзывалась на шутки, посмеивалась над не вполне внятными порой рассуждениями Димки и стала похожа уже на нормального человека.
«Пусть, пусть, — думал Куз. — Чем больше она будет занята, тем лучше же для нее...»
Несколько дней они с Настей расставляли компакт-диски по стойкам, сортировали их в алфавитном порядке, вообще готовили магазин к официальному открытию — «второму рождению». Куз сказал, что обеспечит присутствие на открытии хороших журналистов, но Настя возразила:
— Не стоит, Марк. Не надо помпы. Пусть Барракуда откроет. Нам светиться ни к чему. И так разное говорят о нас.
— Что именно? — спросил Куз.
— Да так...
Она не стала развивать эту тему, и Куз оставил свои расспросы.
А Настя, посерьезнев, вспомнила, как пришла к ней в назначенный день и час Любка, как получила сто долларов и как, какими глазами гостья посмотрела сначала на купюру, потом, подняв голову, на нее.
— М-да, — промычала Любка. — Не густо. Но спасибо и на этом... подруга...
Любка пришла не одна. Вместе с ней были два парня — один высокий и какой-то смурной. Джус. Второй — совсем мальчишка, примодненный, строящий из себя шибко крутого. По кличке Рэппер. Настя видела его как-то до этого.
Если этот Рэппер казался просто безобидным шалопаем, то Джус произвел на Настю скверное впечатление. Наверное, за последнее время она научилась разбираться в людях и чувствовала что у этого взрослого парня есть к ней особый интерес. Взгляд Джуса был каким-то цепким, он сверлил ее глазами, хмыкал, посмеивался и... что-то прикидывал, строил какие-то свои планы. Причем явно темные. Это Настя тоже почувствовала.
Но она уже научилась контролировать себя и знала цену словам. Выжать из нее Джус ничего не смог, хотя и задавал слишком много для десятиминутного общения вопросов. С первого взгляда как бы ничего не значащих, но с определенными ловушками, расставленными в каждой фразе. Он так и не узнал, кто она, откуда, какие планы у магазина, чем среди прочего будет торговать.
Джус был однозначно раздражен тщетностью своих усилий. Уходя, он посмотрел на нее не без подтекста — мол, ничего, встретимся, девочка, еще все мне расскажешь...
Тяжелое, короче говоря, впечатление произвел этот Любкин приятель. Сама же Любка, будучи незатейливой, несколько раз невольно обнажала суть джусовых расспросов. Дескать, владельцами таких заведений просто так не становятся, что те, кто задирают нос слишком высоко, всегда потом имеют большие проблемы. Правда, впрямую она этого не говорила, вроде бы рассказывала какие-то отвлеченные истории из жизни вообще, но Настя понимала, для чего она все это говорит.
Она еле отвязалась от назойливой троицы, почти вытолкала их за дверь закрытого тогда еще магазина.
Масса дел, нахлынувших на Настю сразу, как только за неприятной троицей захлопнулась дверь, захлестнула ее, заставила думать о другом. О более приятном, и если не спокойном, то, во всяком случае, своем, человеческом. Настя назвала про себя явление Любки «визитом из прошлой жизни». Из той, которая продолжалась у нее всего месяц, но казалась более страшной и значительной, чем все, что с ней было до того.
А была ведь еще и другая прошлая жизнь. Школа.
Дохлый продолжал посещать занятия и приходил в магазин во второй половине дня, полный новостей, сплетен, рассказов о том, что происходит в их классе. О том, кто с кем теперь гуляет, кто напился на дискотеке и попал в милицию, как преподаватели «забивают болт» на уроки и сами порой не ходят на работу, беря липовые больничные...
— А чего? — говорил он. — Зарплату им такую платят, что они почти все халтурят. Нина в институте где-то пашет, Алексеич тоже в каком-то колледже параллельно «рубится»...
Алексеич был их любимым учителем. Настя, слыша о нем, вспоминала, что еще год назад была влюблена в этого тридцатилетнего строгого математика, который так интересно рассказывал классу о теории вероятности, о законах больших чисел... Все это тогда казалось таким таинственным, значительным и важным... А сейчас она видела, что к реальной жизни это не имеет вообще никакого отношения. В реальной жизни другие большие числа и другая теория вероятности...
И учителя казались ей теперь людьми совершенно не от мира сего. Проблемы у них были какие-то надуманные, книжные. И как это она могла всего лишь год назад совершенно искренне бояться того, что ей за что-то там поставят двойку... Не допустят до контрольной. Подумаешь! Экое дело!
«Мне бы их заботы», — иногда думала она, слушая рассказы Дохлого о школе, школьниках, учителях. Вот заботы о вчера еще барракудовском магазине — это да!
Барракуда, надо сказать, проявлял себя на втором магазине «Дыхание» довольно лихо. Вызвав из Москвы своих старых партнеров, оптовиков, он продал им весь тираж календарей. Общая сумма была такова, что покрывала все средства, затраченные Настей на ремонт, охрану магазина и закупку первой партии товара.
Прибыль порадовала Настю и особенно Димку, который следил за расходами. Он иногда напоминал Насте одного из родителей — так же ругал ее за то, что она, по его мнению, много денег тратит впустую, не считает их, швыряет направо и налево...
— Дима, ну ты чего? Барракуда вот расстарался, мы почти вернули все, что потратили. Если и дальше так пойдет, мы вообще станем богатыми людьми...
— Если дальше ты будешь так же себя вести, мы разоримся через полгода. Слушай меня. Я с деньгами умею обращаться...
Она старалась его слушать. Сначала он казался ей просто милым, сильным и надежным парнем. Отчасти недалеким, но даже в силу этого по-своему симпатичным. К тому же она видела, что он развивается буквально на глазах. Димка заставил Дохлого обучать его работе с компьютером, составлению программ, общению с партнерами через Интернет.
Дохлый говорил, что Димка — способный ученик. И если бы подольше проучился в школе, а не ушел в бандиты, из него бы вышел толковый спец.
— Если бы я не ушел в бандиты, ничего бы этого, — сказал он, оглядывая магазин, — сейчас не было.
И Настя соглашалась с ним. Действительно, если бы не Димка, не было бы ничего. И ее самой бы не было...
Они собирались дома у Насти, чтобы решать глобальные вопросы. Деньги хранились здесь, в сейфе отца. Шифр замка был известен только Насте, Димке и Кузу. Так спокойней...
— Марк Аронович, — сказала Настя в один из вечеров после того, как посовещалась с Дохлым. — Мы тут потолковали... В общем, готовьтесь, Марк. Мы вас командируем в Америку.
— Меня?! — Куз был искренне удивлен. Он сознавал важность сотрудничества со Штатами. Понимал, что кому-то надо будет туда ехать рано или поздно. Но так быстро?! Так сразу...
Настя, переглянувшись с Димкой, вздохнула:
— Эх, Марк, вы меня все учите-учите, вы такой у нас умница... А все равно вы — из прошлого поколения... Как бы это сказать... Не активный вы... Меняться надо, Марк Аронович. В ногу со временем шагать...
— Ну, что ты мне выговариваешь, девочка. Что за дела, вообще? Ты скажи четко, когда надо ехать-то.
— Да через недельку, Марк Аронович.
— Но у меня же газета... работа... Вообще, трудно резко все менять.
— Ну да! Когда есть на что менять. Что плохого в нашем теперешнем общем деле? — резонерствовал Димка, ощущая молчаливую поддержку других ребят.
Они сидели по другую сторону стола — Настя, Димка и Дохлый, и Марк понял, что ребята правы. Они, эти шестнадцати-семнадцатилетние подростки гораздо лучше, чем он, ориентируются в современной жизни. Он-то все пытался себя убедить, что это не так. И до поры до времени находился под самогипнозом. Самовнушение удавалось, пока он сидел у себя в редакционном кабинете и писал пространные статьи о молодежной культуре, рок-музыке, преступности и акселерации.