Ада. На спине у горничной? Немедленно разогнитесь, дуреха! А ну отвечайте, что он тут вам наговорил?
Горничная. Я и собиралась, мадам, все вам рассказать. Месье говорил про горбуна с улицы Квинкампуа. Он жил когда-то на этой улице, и те, кто играли на бирже, использовали его горб для…
Ада (перебивая ее). Знаю! Нельзя быть такой доверчивой, моя девочка. Неужели вы не понимаете, чего стоят все эти исторические анекдоты? Под предлогом, что ему будто бы надо положить блокнот на вашу спину, он пристроился сзади…
Леон (сама невинность). Ну что за страсти ты сочиняешь?
Горничная (рассудительно). Он же ничего не мог, мадам. У него была только одна рука, да и та занята.
Ада (снисходительно улыбаясь). Ах, бедное дитя! Сразу видно, что вы не знаете мужчин.
Горничная (оскорбленно). Почему же? У меня с ними были…
Ада (обрушиваясь на нее). Что? Долгие беседы? Откуда вам было знать, что у него на уме?
Горничная. И то верно. Я ведь спиной к нему стояла.
Ада (обескураженная ее простодушием). Ладно. Я вижу, вы действительно без умысла. Оставьте нас.
Горничная. Слушаюсь, мадам. (Уходя, недовольно бурчит себе под нос.) Подумаешь, блокнот положил…
Уходит. Ада, пылая от негодования, поворачивается к мужу.
Ада. Итак, мой милый! (Она поднимает с пола конец веревки и угрожающе помахивает им.) Ты закончил статью?
Леон (холодно). Еще нет. Если хочешь, пожалуйста, отсылай в таком виде. Только учти, редакция завернет материал, и прощай денежки!
Ада. Это что, бунт? Ты меня шантажируешь?
Леон (так же холодно). Я констатирую факт.
Ада (взрываясь). Ты, кажется, все еще витаешь в облаках, памятуя о том времени, когда вы, мужчины, были на коне! Ты не догадываешься, что будет, если я сообщу о твоих подвигах в наш левком?! Ты ведь, мой милый, пятнадцатью днями не отделаешься!
Леон (сникая). А что я такого сказал? Я только сказал, что еще не закончил статью.
Ада (привязывая его). Потом допишешь. А пока длится час самокритики, будешь стоять привязанный.
Леон. А кто, собственно, решил, что самокритикой нельзя заниматься с развязанными руками?
Ада. Закон.
Леон. Ну и задница этот ваш новый закон!
Ада (мстительно). Я понимаю, ты бы предпочел задницу новой горничной.
Он молча опускает голову.
Что, милый, крыть нечем? Ты повторил свою покаянную речь?
Леон (бормочет). Да. Частично. Когда столько прожито, трудно все припомнить.
Ада. Ничего, свинства не забываются. Достаточно вернуться на тридцать лет назад, к твоим школьным приятелям или товарищам по полку, чтобы в голове у тебя прояснилось. Чего вы только не говорили после ваших дружеских застолий, когда я оставляла вас одних в кабинете за бутылочкой коньяка или ликера!
Леон (встрепенулся). Как? Ты подслушивала под дверью?
Ада (запальчиво). Это моя дверь, и ты мой муж!
Леон. Чем ты, в таком случае, лучше прислуги? Им подслушивать не привыкать.
Ада (задетая за живое). Ты прав! Я всю жизнь была твоей прислугой! Так что мне сам бог велел подслушивать, Или ты станешь отрицать, что я тебе прислуживаю вот уже двадцать лет? Хожу за твоими детьми, варю обеды, стираю твои протухшие носки!
Леон (отчужденно). Послушай, Ада. Давай решим: или у нас семейная сцена, или час самокритики. Если это семейная сцена, то мы в два часа не уложимся. А мне до двенадцати надо закончить статью, чтобы отдать ее курьеру. Иначе тю-тю денежки!
Ада (мгновенно остывая). Хорошо. Ты просто меня вывел из себя. (Садится, надевает очки, кладет на колени блокнот.) Так… Твое детство… На чем мы остановились?! А, вот. Тринадцатилетняя крошка, затащившая тебя в пустую комнату. Ты был младше ее на два года.
Леон (пытаясь отмахнуться от этого факта). Подумаешь!
Ада (сурово). Никаких «подумаешь»! Вчера ты показал, что ты расстегнул на ней блузку. Это правда, или она сама ее расстегнула? Хорошенько подумай, это очень важно!
Леон. Я расстегнул. Я подтверждаю свои показания.