– Что?
– Это именно то, чем я хочу заниматься в будущем. Открыть гостиницу.
– Отлично. Теперь пошли.
– Нет, – закуривает он новую сигарету. – Сначала я тебе ее опишу.
– Только быстро.
– Я хочу открыть гостиницу в Сан-Фелипе. Это на восточной стороне полуострова Баха. Малюсенькая деревушка. Кругом пески, заброшенные урановые рудники да еще пеликаны. Я открою этакое небольшое заведение – только для друзей и занятных чудаков, а в обслугу возьму пожилых мексиканок, сногсшибательных красавцев-серфингистов и хипповатых парней и девушек, мозги которых от героина стали как швейцарский сыр. В баре деньги и кредитные карточки посетители будут пришпиливать к стенам, а единственным источником света будут десятиваттовые лампочки, скрытые за подвешенными к потолку скелетами кактусов. Вечерами мы будем вытирать друг другу носы, пить коктейли с ромом и рассказывать истории. Те, что расскажут интересные истории, получат номер бесплатно. В туалет можно будет попасть только после того, как фломастером изобразишь на стене какой-нибудь прикол. Стены комнат будут обшиты сучковатыми сосновыми панелями, а в качестве сувенира каждый получит кусочек мыла.
Должен признаться, на словах гостиница Дега была что надо, но мне все же хотелось уйти.
– Прекрасно, Дег. Идея действительно великолепна, только давай слиняем отсюда, ладно?
– Похоже, я… – он смотрит на то место, где прожигал дырку, пока я отвернулся. – У-я.
– Что случилось?
– О, черт.
Тлеющий уголек сигареты упал внутрь, в коробку с бумагами и хламом. Дег соскакивает с машины, и мы оба завороженно наблюдаем, как маленький жаркий язычок сжирает бумагу и пробивается сквозь несколько газет; вроде бы он исчез, но вдруг – у-у-ф – коробка мгновенно воспламеняется, озарив наши искаженные ужасом лица саркастической желтой усмешкой.
– О боже!
– Сматываемся!
Меня уже нет. Мы оба несемся вниз по улице, сердце колотится у горла. Мы оборачиваемся лишь на секунду, через два квартала, чтобы увидеть худшее развитие сценария – «астон мартин», объятый шипящей малиновой лавой пламени, в экстазе растекается по мостовой.
– Черт, Беллингаузен, это самый идиотский из всех выкинутых тобой финтов.
Мы снова бежим, я впереди, мои занятия аэробикой дают себя знать.
Дег заворачивает за угол позади меня, и вдруг я слышу тихий возглас и глухой удар. Обернувшись, я вижу, что Дег налетел на Шкипера Всех Народов, бродягу, которого можно встретить «У Ларри» (свое прозвище он получил за капитанскую фуражку, как у одного из героев телесериала).
– Здорово, Дег. Бар закрыт?
– Привет, Шкип. А то. Опаздываю на свиданьице. Надо бежать, – уже на ходу говорит он, показывая на Шкипера пальцем, словно яппи, лицемерно обещающий как-нибудь вместе отобедать.
Пробежав еще десять кварталов, мы в изнеможении, едва переводя дух, останавливаемся и делаем земные поклоны.
– Никто не должен знать об этом проколе, Эндрю. Понял. Никто. Даже Клэр.
– Я что, похож на дебила? Господи. Уф-уф-уф.
– А как же Шкипер? – спрашиваю я. – Думаешь, он не способен к двум прибавить два?
– Он? Не-а. У него мозги давно превратились в тосол.
– Уверен?
– Да. – Мы дышим почти свободно. – Быстро. Назови десять рыжеволосых покойников, – командует Дег.
– Что?
– У тебя пять секунд. Раз, два, три… Я задумываюсь:
– Джордж Вашингтон, Денни Кей…
– Он еще жив.
– Нет, мертв.
– И то правда. Призовое очко.
Остаток пути до дома был не столь занимателен.
ЯНЕ РЕВНУЮ
Очевидно, Элвисса, покинув наш бассейн, тем же вечером уехала автобусом-экспрессом. Проехав четыре часа на северо-запад к побережью, она оказалась в Санта-Барбаре. Здесь она нашла новую работу, и какую! – не поверите – садовником в монастыре. Мы сражены, сражены наповал этим известием.
– На самом-то деле, – льет бальзам на рану Клэр, – это не настоящий монастырь. Женщины там ходят в мешковатых черных сутанах – это выглядит немного по-японски! – и коротко стригут волосы. Я видела фотографию в буклете. В любом случае, она всего лишь садовник.
– В буклете? Вообще кошмар!
– Да, в этом сложенном, как меню пиццерии, буклете, присланном Элвиссе вместе с письмом о ее зачислении. (Боже милостивый…) Она нашла работу по бумажке на доске объявлений в нашем приходе; говорит, ей нужно проветрить голову. Но я подозреваю другое – ей кажется, что туда может занести Кертиса, и она хочет быть рядом, когда это случится. Эта женщина при желании умеет хранить тайну.
Мы сидим у меня на кухне, развалившись на стульях из опаленной сосны, какие ставят у стойки бара; верх у них пурпурный, стеганный ромбиками, а ножки обгрызаны собаками. Эти стулья месяц назад я бесплатно уволок с принудительной распродажи имущества должников из кооперативного дома на Пало-Фиеро-Роуд. Помню, от этого мероприятия у меня осталось тягостное ощущение. Чтобы создать атмосферу, Дег вкрутил в патрон дебильную красную лампочку и теперь смешивает кошмарные коктейли с жуткими названиями, делать которые научился у подростков, нахлынувших в город во время весенних каникул. («Химиотерапия», «Безголовая Королева балета» – кто только выдумывает эти названия?)
Все одеты в наряды для «рассказов на сон грядущий»: Клэр во фланелевом домашнем халатике, отороченном кружевом из прожженных сигаретами дырок, Дег в пижаме из вискозы цвета бургундского вина, с «королевскими», под золото, аксельбантами; я в мягкой рубашке с длинными рукавами. Вид у нас разношерстный, дурацкий и унылый.
– Нам все-таки надо обновить свой прикид, – говорит Клэр.
– После революции, Клэр. После революции, – отвечает Дег.
Клэр ставит в микроволновую печь научно-усовершенствованный попкорн.
– Мне всегда казалось, что я не еду ставлю в эту штуку, – говорит она, с пиканьем тыкая пальцем на кнопки пульта, – а впрыскиваю в зерна горючие вещества.
Она с силой захлопывает дверцу.
– Поосторожней, – кричу я.
– Извини, Энди. Я расстроена. Ты не представляешь, как мне сложно находить подруг. Я всегда дружила с парнями. А девицы вокруг вечно были дурехами. Они видели во мне конкурентку. И вот теперь в кои-то веки я нахожу подходящую подругу, а она уезжает в тот же день, когда меня бросает самое сильное наваждение моей жизни. Так что уж потерпи мои закидоны.
ПЛЕБЕЙСКОЕ ПИТАНИЕ:
пища, удовольствие от потребления которой связано не с ее вкусом, а со сложным комплексом ностальгических воспоминаний, классовых предрассудков и рекламных образов. "Мы с Кэти купили этот баллончик заменителя взбитых сливок вместо настоящих, потому что подумали, что именно такими жены военных летчиков на базе где-нибудь в Пепса-коле в начале 60-х украшали торты, испеченные для того, чтобы отпраздновать присвоение своим мужьям нового звания."
– Поэтому ты сегодня была такая кислая возле бассейна?
– Да. Она просила меня попридержать язык о ее отъезде. Она ненавидит прощания.
Дега, похоже, сильно занимает тема ухода Элвиссы в монастырь.
– Ничего не выйдет, – говорит он. – Тоже мне мадонна-блудница. На этот крючок я не попадусь.
– А это и не крючок, Дег. Говоря так, ты уподобляешься Тобиасу. И уж едва ли она всерьез там задержится – оставь свой скепсис. Дай ей шанс. – Клэр вновь усаживается на табурет. – Тебе что, действительно хочется, чтобы она осталась в Палм-Спрингс и продолжала заниматься тем же? А через год-другой ты ходил бы с ней в супермаркет «Боне» за одноразовыми шприцами. Или подыскал бы ей завидную партию – какого-нибудь местного дантиста, чтобы она стала домохозяйкой в Пало-Альто?
ТЕЛЕЖИЗНЬ:
уподобление ситуаций повседневной жизни эпизодам из телесериалов: «Ну это прямо как в том эпизоде, когда Йен потерял свои очки».
В микроволновке взрывается первое зернышко; до меня доходит, что Дег бесится не только потому, что чувствует себя отвергнутым Элвиссой, но и завидует ее решимости изменить и упростить свою жизнь.