В то время, как Фёдор и тетя Паша, меняя «топографию местности», энергично налаживали импровизированный ужин, в котором все уже основательно нуждались, девушки с любопытством разглядывали удивительную обстановку жилища изобретателя. Николай между тем расчистил половину другого стола и, не теряя времени, принялся за работу. Девушки присоединились к нему.
— Очень интересно, как вы будете действовать дальше, — заметила Анна. — Я пока не понимаю, что дает нам разгадка этих букв.
— Да, она дает немного, — ответил Николай. — Только указывает источник, откуда можно извлечь настоящий ключ к шифру. Но этого достаточно. Остальное — вопрос времени. Мы перепробуем все возможные комбинации и найдем ключ… — Он взял лист бумаги и крупным, четким почерком написал на нем текст гимна. — Ну, давайте рассуждать. Итак, мы теперь знаем, что цифры, которыми написана вот эта радиограмма, обозначают буквы, взятые в каком-то порядке из текста «Интернационала». Можно, конечно, придумать множество разных сложных способов составления цифрового алфавита по данному тексту. Но в нашем случае, я думаю, способ должен быть очень простой, так как немец, уже достаточно законспирировал самый источник шифра. К тому же он не может рассчитывать на то, что мы — опытные криптографы… Поэтому начнем с одного из простейших приемов. Будем просто обозначать цифрами 1, 2, 3 и так далее по порядку каждую букву, попадающуюся в тексте. Возьмем первую строку: «Вставай, проклятьем заклейменный»… Она, конечно, даст нам максимум знаков.
— Начнем с нуля. Смотрите: «в» — это 0, «с» — 1, «т» — 2, «а» — 3, «в» — уже было, пропускаем, «а» — тоже, «и» — будет 4… Анна Константиновна, а вы пока напишите отдельно столбиком латинский алфавит, только прибавьте туда после «с» — «ch» в три смягченных согласных: «д», «ц» и «ь». Так полагается в радистской азбуке.
— Есть! Интересно только, как вы приведете этот радиолатинский алфавит в соответствие с русским.
— Ничего не может быть проще.
— Но ведь в латинском алфавите двадцать шесть букв, с вашим добавлением будет тридцать, а в русском — тридцать две. К тому же таких букв, как «я», «щ», «ч», «ы», «ь», нет в латинском, а у вас в тексте «Интернационала» они уже занумерованы. А в латинском есть «j», «q», «х», «у», «z», которых нет в русском.
— Ничего, Анна Константиновна. Это соответствие уже установлено международной практикой радистов. Мы всегда записываем принимаемые знаки Морзе латинскими буквами, независимо от того, на каком языке идет передача. И прочесть такой текст, зная язык передачи, всегда можно, потому что некоторые знаки имеют для каждого языка свое определенное значение. Например, четыре точки означают латинское «h» и русское «х»; два тире — точка — тире — это латинское «q» или русское «щ»; три точки — тире — латинское «V» или русское «ж», и так далее.
— Ага, понимаю! Ну, диктуйте ваши цифры, Николай Арсентьевич. «А»?
— Три.
— «А» смягченное?
— Это значит — «я»… десять.
— «В»?
— Двадцать два.
— «С»?
— Двадцать шесть.
Буквы латинского алфавита превратились в цифры. Оказалось что в «Интернационале» не хватает только одной буквы «ф». Осталось заменить цифры таинственной радиограммы соответствующими им латинскими буквами и прочесть сообщение немца.
Николай положил перед собой раскрытый журнал радиоприема, в котором почти целую страницу занимал принятый им зашифрованный текст:
Теперь были заняты все трое. Николай произносил цифру текста. Анна по составленному алфавиту находила соответствующую букву, Наташа записывала. Федор исчез куда-то «по хозяйственным делам».
Три пары глаз с нетерпением следили за каждой буквой, появлявшейся из-под карандаша.
Две… три… четыре…
Это еще мало, конечно. Слова текста, несомненно, сокращены. Кроме того, они не разделены между собой. Десять, пятнадцать букв уже должны показать, есть ли тут хотя бы признаки слов.
На первой строке Николай прервал запись.
Это был бессмысленный набор букв!
Анна одна хорошо знала немецкий язык и могла бы восстановить текст, если бы оказалось, что этот набор букв действительно имеет смысл. Несколько минут она напряженно думала, вглядываясь в строку, а Николай подсказывал ей всевозможные способы искажения текста.
— Текст, конечно, должен быть искажен, — говорил он. — Ведь текст, состоящий из нормальных слов и зашифрованный примитивно, всегда можно разобрать, даже не зная ключа. Искажение нужно для того, чтобы уничтожить характерные для данного языка особенности в сочетании звуков, в последовательности букв, в количественном преобладании некоторых из них над другими. Все это дает указания для расшифровки. Но в то же время искажение не должно, по возможности, затемнять смысл расшифрованного текста.
— Нет, — сказала, наконец, Анна огорченно, — здесь нет никакого смысла, по-моему.
— Ну что ж, значит, мы ошиблись. Попробуем другой способ. Ничего, товарищи, теперь найдем. Раз ключ есть, остальное — дело времени.
Между тем комната наполнилась аппетитными запахами. На сковороде, принесенной тетей Пашей, весело шипело поджаренное мясо, дымился картофель, ярким пятном рдели в глубокой тарелке сочные помидоры и зеленели ароматные ломтики огурцов; над стопками и рюмками, явно собранными тетей Пашей у соседей, «колдовал» с бутылкой вина Федор.
«Криптографов» не пришлось долго упрашивать прервать их занятие. Федор открыл «банкет» коротким тостом в честь друга, главного виновника торжества.
Ужин проходил оживленно. Тихая, мрачноватая комната Тунгусова впервые наполнилась веселым молодым шумом, впервые услышала девичьи голоса. Даже тетя Паша сияла, по-своему оценивая это неожиданное вторжение в скучную и тяжелую на ее взгляд жизнь своего любимца.
Николай еще никогда не видел Федора в состоянии такого подъема. Тот действительно переживал завершение строительства сушилки, как свой первый, по-настоящему значительный шаг в жизни, который не мог не отразиться на его судьбе. Он уже чувствовал себя энтузиастом нового способа сушки. Теперь — революция во всей деревообрабатывающей промышленности Союза, и именно он ее начнет!
Впрочем… не следовало бы возлагать так много на «сушильную революцию». Не одна она была причиной счастливого возбуждения Федора. Он уже ясно чувствовал, что его неудержимо разгоравшееся внимание к Наташе падает на далеко не сухую и каменистую почву…
Лучи, исходившие от Федора, зажигали и Анну и Николая. Но тут все было иначе. Тут пламя горело глубоко, тихо, пугливо, не прорываясь сколько-нибудь заметно наружу…
Мысли их то и дело возвращались к загадочному шифру. Оба усиленно искали ошибку.
— Как вы думаете, Николай Арсентьевич, знает ваш немец русский язык?
Николай покачал головой.
— Нет. Если б знал, он дал бы мне понять это в первом же нашем разговоре.
— А «Интернационал»?
— Я уверен, что он и «Интернационала» по-русски не знает. Он просто сообразил, что надо взять возможно более популярный у нас текст, добыл его где-нибудь, — очевидно, он связан с антифашистски настроенными рабочими, — и выбрал из него строку для «намека» на гимн.
— Но позвольте, ведь он должен был не только выбрать строку, но и шифровать свое сообщение, значит, составить эту самую азбуку по тексту «Интернационала»?
— Ну, конечно.
— Ну, тогда, я думаю, вы ошиблись, — сказала Анна. — Вы смотрите: чтобы зашифровать сообщение, ему нужно было достать русский текст гимна, русскую азбуку, установить эти самые соответствия между оригинальными буквами. Для этого нужно иметь русские обозначения знаков Морзе. Сомневаюсь, чтобы все это можно было легко достать сейчас в Германии. Наверное, он избрал другой путь.
— Какой же, вы думаете?
— Единственно, что он должен был достать, это только одну строку из гимна для «намека», как вы правильно говорите. Ему нужно было намекнуть нам на «Интернационал». Но, конечно, не на русский его текст…
— А на немецкий?! — перебил быстро Николай.